Автор — Сергей Маркедонов, ведущий научный сотрудник МГИМО МИД России, главный редактор журнала «Международная аналитика»
Осенью 2020 года Кавказский регион, до этого в течение нескольких лет пребывавший в тени Украины и Ближнего Востока, снова напомнил о себе. На протяжении сорока четырех дней мир пристально следил за армяно-азербайджанским военным противостоянием.
И в академической науке, и в прикладной политологии его принято называть нагорно-карабахским. Но такое определение выглядит неполным и неточным. Действительно, на протяжении многих лет Нагорный Карабах был сердцевиной армяно-азербайджанского конфликта. В сентябре-ноябре 2020 год многое в отношениях между Ереваном и Баку решалось именно на карабахской земле. Но и в начале 1990-х годов, и в самый канун «осенней войны» Армения и Азербайджан сталкивались не только там. Стороны противостояли друг другу и на нахичеванском, и на товушско-тавузском направлениях. Наиболее масштабная военно-политическая эскалация перед «осенней войной» в июле 2020 года произошла примерно в двухстах километрах от карабахской «линии соприкосновения» конфликтующих сторон вдоль армяно-азербайджанской госграницы. После распада СССР этот рубеж не был демаркирован и делимитирован. Как следствие, военное противостояние затрагивало анклавы, которые в советские времена не были частью Нагорно-Карабахской автономной области, входили в состав непосредственно Азербайджанской или Армянской ССР. О своем участии в создании непризнанной Нагорно-Карабахской республики в сентябре 1991 года также заявили и армянские лидеры Шаумяновского района Азербайджана, также ранее не являвшегося частью оспариваемой автономии. Но менее чем через год власти самопровозглашенного образования утратили свой контроль над ним.
27 сентября 2020 года с началом нового, самого масштабного после распада СССР военного противостояния между Баку и Ереваном, под ударом оказались армянские и азербайджанские населенные пункты за пределами Нагорного Карабаха. Достаточно вспомнить обстрелы Гянджи, Мингечевира, Вардениса.
Трехстороннее заявление Владимира Путина, Ильхама Алиева и Никола Пашиняна от 10 ноября 2020 года остановило «осеннюю войну». Но окончательное решение конфликта, договоренности, зафиксированные лидерами России, Азербайджана и Армении, не принесли. И не факт, что сильно его приблизили. Они способствовали радикальному слому старого регионального статус-кво, но на место прежних проблем принесли новые.
Армяно-азербайджанский конфликт, ставший три с небольшим десятилетия назад одним из триггеров распада СССР, был интернационализирован. Сегодня его уже невозможно рассматривать исключительно, как противостояние двух бывших союзных республик. И до «осенней войны» на его динамику влияли внешние игроки (та же Турция еще в начале 1990-х гг. стала последовательным союзником Азербайджана и закрыла сухопутную границу с Арменией). Но беспрецедентное военно-политическое вмешательство Анкары в события сентября-ноября 2020 года резко повысило ее значение в процессах Закавказье. Геополитическому лидерству Москвы в регионе был брошен решительный вызов. В то же самое время турецкому руководству не удалось произвести радикальную ревизию формата мирного урегулирования путем либо полной «заморозки» работы Минской группы ОБСЕ, либо ее полного вытеснения из процесса разрешения конфликта. Турции также не удалось стать главным медиатором в переговорах между Азербайджаном и Арменией, эта роль осталась за Россией. Как, впрочем, и монополия на проведение миротворческой операции на карабахской земле. При этом усиление Анкары вызывало опасения не только со стороны России, но и Ирана. Оно также создало определенные коллизии в ее отношениях западных союзников по НАТО (США и Францией, являющихся вместе с Россией сопредседателями Минской группы). Укрепление турецкого и российского влияния в Закавказье представляет серьезный вызов для Вашингтона. И, скорее всего, США вместе с союзниками будут пытаться снизить риски от возможного появления различных евразийских коалиций (пускай, даже ситуативных) без американского участия.
В то же самое время, интернационализация армяно-азербайджанского конфликта не сделала менее острыми неразрешенные проблемы в отношениях между Ереваном и Баку в спектре от демаркации границы, установления дипотношений, разблокирования транспортных коммуникаций до уточнения финального статуса Карабаха.
Таким образом, события сентября-ноября 2020 года подтвердили правильность формулы Карла Клаузевица о том, что «исход войны никогда не представляет чего-то абсолютного». Эти неоднозначные итоги и их множественные интерпретации дают основания говорить о том, что Закавказье в обозримой перспективе ожидает серьезная реконфигурация сил, а конфликтная динамика в регионе будет не упрощаться, а усложняться.
Азербайджан и Армения в условиях нового статус-кво
На первый взгляд, военно-политический успех Азербайджана по итогам «осенней войны» выглядит бесспорным. За тридцать лет после распада Советского Союза Азербайджан стал вторым после России государством, пострадавшим от вооруженной сецессии, потерявшим контроль над рядом территорий, но сумевшим его вернуть. Принципиальным отличием между двумя этими кейсами было то, что чеченские сепаратистские настроения не опирались на поддержку соседнего самостоятельного государства, тогда как в связке непризнанная НКР-Армения таковая присутствовала.
На протяжении двадцати шести лет, с момента вступления в силу Соглашения о бессрочном прекращении огня 12 мая 1994 года и до подписания трехстороннего заявления 10 ноября 2020 года фактический суверенитет Армении распространялся на 13, 4% территории, признаваемой на международном уровне, как часть Азербайджана. Это включало 92, 5% территории бывшей Нагорно-Карабахской автономной области, а также пять смежных с нею районов полностью (Лачинский, Кельбаджарский, Кубатлинский, Зангеланский и Джебраильский), а 2 района – частично (Агдамский и Физулинский). Эта территориальная конфигурация делала армяно-азербайджанский конфликт во многом уникальным среди постсоветских противостояний. В данном случае речь шла не только о самоопределении армянской общины Нагорного Карабаха, не согласной быть частью суверенного Азербайджана, но и об оккупации части регионов сопредельной страны.
По итогам первой армяно-азербайджанской войны в мае 1994 года военно-политический успех Еревана и Степанакерта был «заморожен», после чего начались поиски мирного урегулирования на основе двух «корзин» – деоккупации азербайджанских районов и определения статуса бывшей НКАО. При этом вторая «корзина» фактически делилась на две неравные секции в соотношении 5 плюс 2. Территории, являющиеся коридором между непризнанной республикой и Арменией (Лачинский и Кельбаджарский), рассматривались, как особый пункт переговоров. На основе многочисленных компромиссных и не до конца проработанных процедурных формул конфликтующим сторонам со стороны сопредседателей Минской группы ОБСЕ были предложены так называемые «базовые принципы». Они предполагали возвращение под азербайджанский контроль районов, примыкающей к бывшей автономии и проведение юридически обязывающего референдума о статусе Карабаха.
В ноябре 2020 года ряд положений «базовых принципов» по факту оказался выполненным. Районы вокруг бывшей НКАО вернулись под юрисдикцию Баку, но не в результате дипломатических усилий, а в ходе военных действий. Прежние переговорные схемы были опрокинуты. И новое территориальное размежевание прошло не в соответствии с линиями между НКАО и семью районами вокруг, а в том числе и по территории самой бывшей советской автономии. Шуша, а также некоторые населенные пункты Гадрутского, Мартунинского и Мардакертского районов перешли под контроль азербайджанских сил. Вдобавок к этому Азербайджан добился фиксации положения о необходимости установления коридора между своими западными областями и эксклавом Нахичевань, который был отрезан от «материковой территории» прикаспийской республики по суше, из-за чего коммуникации осуществлялись через Иран. Одна из двух «корзин», таким образом оказалась закрытой. Другую (статус) поспешило закрыть азербайджанское руководство. Налицо преодоление национального унижения, военно-политический реванш и катастрофический разгром Армении, не виданный за весь постсоветский период.
Однако в этой внешне безупречной схеме есть свои нюансы, требующие особого рассмотрения. Во-первых, Москва, в отличие от Баку, «собирала территории» без внешней военной или дипломатической помощи, установив свой суверенитет над всей Чечней, не оставляя некоторую ее часть под опекой иностранных миротворцев до последующего прояснения ее статуса. Отложенный статус для одного из своих северокавказских субъектов на пять лет Москва предлагала. Но сделала она это по собственной инициативе, а не из-за усилий международных посредников. Азербайджан же, с одной стороны, полагался, на всестороннюю поддержку со стороны Турции, но с другой стороны, принял решение остановить массированное наступление на Степанакерт (который в Азербайджане официально называют Ханкенди) путем переговоров с Россией. Именно Москва, отправившая миротворцев в Карабах, по факту предотвратила повторение на Кавказе сценария «Сербская Краина» и ускоренную силовую интеграцию отколовшейся территории.
Как следствие, президент Азербайджана Ильхам Алиев, обязанный успехами своему турецкому коллеге Реджепу Тайипу Эрдогану, вынужден предпринимать некоторые шаги, от которых раньше азербайджанское руководство, аккуратно воздерживалось – введение безвизового режима с Турцией, поддержка Анкары в ее спорах с Грецией и Францией, актуализация проблемы самоопределения Северного Кипра. Не слишком комфортна для Баку и жесткая привязка собственного внешнеполитического курса к позиции своего главного союзника по Сирии или Пакистану (включая весь спектр противоречий между Дели и Исламабадом). В то же время по справедливому замечанию Гии Нодия, влиятельного грузинского исследователя и политического деятеля, имеющего репутацию сторонника евро-атлантического выбора своей страны, «Москва остановила войну в тот момент, когда сочла нужным. Теперь конфликт вновь будет заморожен на условиях, которые контролирует Россия. Именно благодаря ей армяне смогут жить в оставшейся части Нагорного Карабаха, именно она будет обеспечивать функционирование крайне важных транспортных коридоров между Арменией и Карабахом, Азербайджаном, и Нахичеванью. Теперь от нее зависят обе стороны». И именно Москва устами и Владимира Путина, и Сергея Лаврова говорит об определении статуса Карабаха, как о задаче не настоящей, а будущей, ставя на первый план разблокирование транспортных коммуникаций в регионе и полноценную нормализацию армяно-азербайджанских отношений.
Во-вторых, на азербайджанской территории теперь будут размещаться иностранные войска, турецкие и российские. И хотя их цели, задачи, статус серьезно отличаются, а миротворческая миссия военных из РФ ограничена сроком в пять лет, факт остается фактом. Такое присутствие создает, как минимум, непростые коллизии, как в отношениях Москвы и Баку, так и Москвы, и Анкары. Любой системный сбой в отношениях двух евразийских гигантов чреват превращением Азербайджана из страны, до сих пор самостоятельно определявшей свои международные приоритеты, в заложника региональной конфронтации.
Новый статус-кво для Армении является предельно дискомфортным. Резко возросла ее уязвимость и зависимость от внешних игроков. В ходе «осенней войны» утрачен так называемый «пояс безопасности», который был не только буфером между непризнанной Нагорно-Карабахской республикой и Азербайджаном и, напротив, облегчал коммуникации между Ереваном и Степанакертом, но и отделял южные рубежи страны от прямого соприкосновения с государством-противником. Установление контроля Баку над Кельбаджарским районом привело к возникновению новой линии соприкосновения Армении с азербайджанской стороной у своих двух южных марзов (областей) Сюник и Гегаркуник. При отсутствии демаркированной и делимитированной межгосударственной границы актуализировался еще один узел противоречий.
Его распутывание чревато рисками не меньшими, чем урегулирование карабахской проблемы. Нагорный Карабах признавался и Россией, и двумя другими сопредседателями Минской группы ОБСЕ, и международным сообществом в целом частью Азербайджана, и поэтому все механизмы ОДКБ (Организации договора о коллективной безопасности) его не касались. Но любые угрозы собственно Армении, входящей в эту интеграционную структуру, по определению будут рассматриваться в контексте коллективной защиты ее интересов со стороны государств-союзников. Более того, Ереван и Москву связывает также двусторонний Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. С другой стороны, военно-политическим союзником Азербайджана является Турция, государство, обладающее второй по численности армией среди стран-членов НАТО. При всех имеющихся противоречиях с другими членами Североатлантического альянса, Анкара не заинтересована в выходе из него. Таким образом, потенциально имеются риски интернационализации урегулирования вопроса об определении армяно-азербайджанской границы.
Наряду с утратой военного буфера на своих южных рубежах Армения лишилась и другого «пояса безопасности» – дипломатического. До ноября 2020 года вопросы деоккупации азербайджанских районов тесно увязывались с проблемой статуса Нагорного Карабаха. Еревану долгое время удавалось уравнивать две эти переговорные «корзины». В настоящее время определение политико-правовых перспектив спорного региона оказалось в руках внешних игроков, на которых армянское руководство не может повлиять. Москва, заинтересованная в сохранении своей миротворческой миссии, предпочитает не будировать тему статуса, выдвигая на первый план разблокирование транспортных коммуникаций, прагматизацию армяно-азербайджанских отношений, тогда как два других сопредседателя Минской группы США и Франция настаивают на сохранении данного сюжета в переговорном меню, поскольку отмена «базовых принципов» мирного урегулирования «по умолчанию» поставит вопрос о правомочности самой этой структуры и ОБСЕ в целом. Вашингтон и Париж также не готовы признать монополию Москвы на осуществление мирного процесса. Турция и Азербайджан полагают, что вопрос статуса в условиях новых военно-политических реалий более не актуален, а миротворческая миссия должна иметь временные рамки. Саму же миссию Анкара и Баку видят как инструмент для полной реинтеграции всех азербайджанских земель, к которым относят и ныне существующую в урезанном виде самопровозглашенную Нагорно-Карабахскую республику. Как бы то ни было, но сегодня у Еревана практически нет ресурсов для выстраивания выгодной для него конфигурации без внешнего вмешательства. Отсюда и стремление армянских властей укрепить не только связку с Москвой, но также и с Парижем и Вашингтоном в надежде на то, что все эти силы будут так или иначе не заинтересованы в укреплении Турции и стратегической спайки Анкара-Баку в Евразии.
Все описанные выше военно-политические трансформации оказывают прямое воздействие и на внутренние процессы в Азербайджане и в Армении. В первом случае общественное давление на власти ограничено, тогда как во втором в условиях парламентской модели любой вопрос, будь то открытие транспортных коридоров, уступки в вопросе о демаркации госграницы или переговорах по Карабаху автоматически становятся проблемами избирательных компаний и массовых протестов. Как бы то ни было, в Азербайджане есть представление о том, что война-2020 была приостановлена и не завершена полной победой Баку. Согласие Ильхама Алиева на присутствие российских миротворцев рассматривается некоторой частью азербайджанского общества (что видно по социальным сетям и блогам, так как релевантных социологических исследований на эту тему не проводилось) как проявление слабости и непоследовательности. В то же самое время любой армянский лидер, идя на уступки по демаркации границы или открытию транспортных коридоров, наверняка столкнется с массовыми протестами. И отставка Никола Пашиняна, если таковая случится, этот тренд не изменит. Просто в силу завышенных ожиданий от его вероятных преемников на посту премьера (например, лидера блока «Армения», второго президента республики Роберта Кочаряна). Между тем военно-дипломатическая ситуация такова, что даже любой «реваншист» будет вынужден снизить планку требований.
Первый президент Армении Левон Тер-Петросян в июне 2021 года, оценивая новый статус-кво на Кавказе, констатировал: «у нашей страны нет союзников в карабахском конфликте». Если понимать под союзом твердую поддержку максималистских планок (признание независимости НКР или ее интеграции, пускай и в урезанном виде, в состав Армянского государства, игнорирование интересов Азербайджана и Турции внешними игроками), то с вышеприведенными выводами придется согласиться. Но в обозримой перспективе с такими реалиями будет иметь дело любой глава правительства Армении.
Таким образом, налицо формирование новой повестки армяно-азербайджанского противостояния, в которой тема собственно Карабаха отойдет на второй план. Но это не означает, что рано или поздно коллизии вокруг российских миротворцев, турецкого военного присутствия в Азербайджане или внутренняя дестабилизация в странах- участницах конфликта снова не актуализируют ее. Несмотря на то, что миф о превосходстве армянской армии и неумении азербайджанцев воевать, развеян, а Баку добился значительных успехов, появились новые факторы, позволяющие говорить о неоднозначных, как минимум, результатах «осенней войны» 2020 года.
Российско-турецкий кондоминиум на Кавказе: Сирия-2?
По справедливому замечанию российского востоковеда Виталия Наумкина, новый виток обострения в Нагорном Карабахе обозначил «тесную связь между Южным Кавказом и Левантом». В дни «осенней войны» многие журналисты, политические аналитики, представители разведывательных сообществ и государственные деятели из различных стран фокусировались на оценке возможного участия боевиков из региона Ближнего Востока в армяно-азербайджанском противостоянии. Баку и Ереван обвиняли друг друга в привлечении различных радикальных группировок в спектре от джихадистских организаций и протурецких прокси из Сирии и Ливии до курдских и армянских диаспорных формирований. Масштабы и степень реального воздействия ближневосточных боевиков на исход «осенней войны» 2020 года еще предстоит адекватно изучить.
Между тем оценка связки Кавказ — Ближний Восток с точки зрения перспектив безопасности в Евразии выходит за рамки вопроса об экспорте террористических группировок в Нагорный Карабах. В первую очередь следует зафиксировать беспрецедентное вовлечение Турции, одного из главных ближневосточных стейкхолдеров в постсоветский конфликт. Анкара в Ираке, Ливии, Сирии и в определенной степени в Катаре и в Палестине продемонстрировала готовность применять силу и менять статус-кво без оглядки, как на своих союзников по НАТО, ведущие региональные державы (Египет, Израиль, Саудовская Аравия), так и на Россию. До 2020 года ни одна держава не вмешивалась в противостояния на территории бывшего СССР столь масштабно. Даже США и их союзники по Североатлантическому альянсу в августе 2008 и феврале-марте-2014 гг. ограничились санкционным давлением или военными демонстрациями. Свою роль в «осенней войне» на Кавказе Анкара символически закрепила во время «парада победы» в Баку 10 декабря 2020 года, когда рядом с Ильхамом Алиевым на трибуне стоял Реджеп Тайип Эрдоган. Выступая на пресс-конференции перед саммитом НАТО 13 июня 2021 года, президент Турции назвал «турецко-азербайджанское братство основой для мира и благополучия на Кавказе». Через два дня после этого Алиев и Эрдоган подписали Шушинскую декларацию о союзничестве. Это еще один символический акт – подписание стратегически значимого документа в бывшей столице Карабахского ханства, городе, который на протяжении двадцати восьми лет находился под армянским военно-политическим контролем.
Армяно-азербайджанский конфликт, актуализированный в процессе распада Советского Союза, как и проблемы Абхазии, Приднестровья и Южной Осетии, имел ряд принципиальных отличий от всех перечисленных выше кейсов. Если большая часть постсоветских противостояний, начавшись как этнополитические конфликты, уже к началу 2000-х годов, стали частью конфронтационной повестки в отношениях между Россией и Западом, то противоборство Армении и Азербайджана в эту логику не вписывалось. Как верно заметил известный российский дипломат, автор фундаментальной книги «Мир Карабаху» Владимир Казимиров, еще в 1990-е годы «…сложилась весьма противоречивая картина: и взаимодействие России с Минской группой, и их соперничество. Не секрет, что ряд западных государств пытались не дать России, пользуясь ее ослаблением, сохранить влияние в Закавказье. Их общей задачей было противодействие более эффективному посредничеству России под внешне весьма благозвучным предлогом сведения воедино посреднических усилий в рамках Минской группы».
Однако по факту два других сопредседателя США и Франция за весь восемнадцатилетний период функционирования данной структуры не выступали против всех наиболее важных инициатив Москвы, будь то Соглашения о бессрочном прекращении огня и об укреплении его режима 1994-1995 гг., Майендорфская декларация 2008 года или договоренности о прекращении огня по итогам «четырехдневной войны» 2016 года. В истории мирного урегулирования бывали периоды, когда из «большой тройки» сопредседателей кто-то выдвигался на первый план, как это было на саммите в Ки-Уэсте с США в 2001 году или с Россией в Казани десятью годами позже. Но жесткой конкуренции, которая наблюдалась между Москвой и Вашингтоном по Абхазии или Южной Осетии, на карабахском треке не было. Базовых причин для формирования такой уникальной ситуации, на наш взгляд, было три. Во-первых, ни Армения, ни Азербайджан не рассматривались Западом в качестве кандидатов на вступление в ряды НАТО, как Грузия или Украина. Во-вторых, США и их союзники не видели в посреднических усилиях России проявлений пресловутого «ревизионизма». Москва не просто не признавала независимости самопровозглашенного Нагорного Карабаха, но и не рассматривала его, как отдельную сторону конфликта (как в случае с Приднестровьем). Попыток пересмотра границ, сложившихся после распада СССР в этой части Кавказа с российской стороны не предпринималось. В-третьих, сами участники конфликта не позиционировали себя, как силы, вовлеченные в конфронтацию Москвы и Вашингтона на чьей-либо стороне. Они также не требовали пересмотра особой роли России в мирном процессе. Напротив, и Баку, и Ереван официально поддерживали медиацию Москвы.
Осенью 2020 года «геополитизация» армяно-азербайджанского конфликта все же произошла, но развивалась она не в форме противостояния России и Запада, а при активном военно-дипломатическом вовлечении Турции. Анкара не была новичком в кавказских процессах. После распада СССР она четко и недвусмысленно поддерживала территориальную целостность Азербайджана и Грузии, хотя во втором случае и не препятствовала экономическим контактам своих граждан адыго-абхазского происхождения с Сухуми. С 1993 года Турция закрыла свою сухопутную границу с Арменией, а процесс нормализации отношений с Ереваном жестко увязывала с прогрессом в деле урегулирования ситуации в Карабахе. Однако в 2020 году стратегическая связка Анкары и Баку переросла в новое качество. По факту Турция превратилась в самостоятельный центр принятия решений по Карабаху и Кавказу в целом на фоне рыхлой Минской группы, которая не в состоянии полностью скрыть стратегические разногласия трех ее сопредседателей по ситуации в Евразии.
Отныне турецкое военное присутствие на Каспии открывает новые возможности для турецкой экспансии в Центральной Азии. Турецкие военные успешно апробировали в ходе армяно-азербайджанского конфликта беспилотники «Bayraktar TB2» и тем самым вызывали интерес к своим наработкам со стороны других постсоветских стран. Речь, прежде всего, об Украине. Нагорно-карабахский сценарий 2020 года видится в Киеве как успешный паттерн для Донбасса, не в последнюю очередь потому, что реальных переговоров с представителями Донецкой и Луганской «народных республик» не предполагается. Как следствие, расширение пространства кооперации между Анкарой и Киевом. Обе стороны также разделяют общий подход относительно непризнания Крыма российской территорией.
Но, пожалуй, самое важное, это то, что конфликт между Арменией и Азербайджаном после событий осени 2020 года будет теснее связан с ближневосточной динамикой. По словам турецкого исследователя Керима Хаса, «Турция испытала Bayraktar TB2 в конце февраля и начале марта 2020 года при проведении операции «Весенний щит» против сирийских правительственных сил в Идлибе, а также во время предотвращения взятия Триполи силами маршала Хафтара весной 2020 года. Военные беспилотники продемонстрировали свою эффективность и стали неотъемлемой частью последующих операций Турции. Географическое преимущество Армении в Нагорном Карабахе было нейтрализовано возможностями беспилотников, что, безусловно, является новой характеристикой конфликта». Впрочем, у конфликта помимо чисто военного появляются и другие новые характеристики. Речь идет о возможности использования протурецких прокси-сил из Ближнего Востока для оказания давления, как на Ереван, так и на Москву в случае обострения ситуации либо в Карабахе, либо вдоль армяно-азербайджанской границы, так и о действиях наступательного плана в сирийском Идлибе, где интересы Турции пересекаются с российскими. «Разморозка» одного конфликта для оказания влияния на динамику в другой «горячей точке» – вот главная опасность в условиях нового статус-кво.
Турецкий эксперт Бюлент Арас, характеризуя российско-турецкие отношения, назвал их «соревновательным сотрудничеством». И действительно, по большей части вопросов международной повестки интересы Москвы и Анкары противоречат друг другу. Такова ситуация вокруг Крыма, Сирии, Ливии, Абхазии и Нагорного Карабаха. В 2021 году Турция на кавказском театре взяла определенный реванш у России после того, как шестью годами раньше та не дала ей стать главным бенефициаром разрешения сирийского конфликта. И в первом, и во втором случае страны входили в сферу «ближнего зарубежья» друг друга, понимаемого, как сфера особых привилегированных интересов. Но укрепление турецких позиций на Кавказе сегодня не выглядит как полный и безоговорочный триумф Анкары и столь же очевидный провал Москвы. Прежде всего, турецкому руководству не удалось стать соавтором совместных заявлений о прекращении огня и экономического восстановления региона. Турецкие войска не стали участниками совместной миротворческой операции в Карабахе. Россия самостоятельно осуществляет свою миссию. И напротив, мониторинговый центр в Агдамском районе, за пределами редуцированной де-факто республики НКР является двусторонним, а не исключительно турецким. При этом безопасность открываемых транспортных коридоров будет обеспечить пограничная служба ФСБ РФ безо всякого турецкого участия.
Если Анкара поддерживает исключительно Азербайджан, то Москва имеет разнообразные ресурсы влияния на обе стороны конфликта. И далеко не факт, что интересы Турции во всем будут тождественны азербайджанским, особенно в контексте сохранения суверенитета. Исламизирующаяся политически и постепенно отказывающаяся от идеалов Кемаля Ататюрка Турецкая республика представляет определенный вызов для светской модели постсоветского Азербайджана, как и попытки Анкары втянуть Баку на своей стороне в сложный сирийский конфликт. Опасность представляет и расползание джихадистских группировок, которые и в режиме Ильхама Алиева видят угрозу «чистому исламу». Азербайджанские элитные группы заинтересованы в поддержании выгодных бизнес-отношений с Россией, как и совместных действий по сдерживанию радикалов в дагестанском пограничье. Стоит заметить, что в ходе «замороженного мира» в российско-турецких отношениях в 2015-2016 гг. Баку не сделал окончательного выбора в пользу Анкары или Москвы. И не факт, что в дальнейшем азербайджанское руководство захочет встать перед такой дилеммой.
При всех оговорках турецкое доминирование вызывает опасения и у двух сопредседателей Минской группы ОБСЕ. Именно поэтому Москва не спешит хоронить этот формат, рассматривая его как возможный инструмент для сдерживания растущих амбиций Анкары. Фактор Запада, к слову сказать, удерживает Россию и Турцию от взаимной конфронтации. Для Москвы Анкара – это диссидент внутри НАТО, выгодная кооперация с которым подтачивает единство внутри альянса. Для Турции же диверсификация внешней политики, включая такие сферы, как атомная энергетика и военно-техническая кооперация – это возможность повышения собственной международной капитализации. И не в меньшей степени средство снятия противоречий с США и другими западными союзниками. Фантом евразийского альянса Иран-Россия-Турция – надежное средство для сохранения евро-атлантической семьи, поскольку для Вашингтона выход Анкары из НАТО стал бы чрезвычайно опасным прецедентом. Но начни Турция и Россия жесткое противостояние на Кавказе, как раньше это уже имело место в Сирии, главным бенефициаром такого развития станет Запад. Как следствие, Анкара и Москва будут стремиться согласовывать возможные «красные линии» и удерживаться от демонстрации открытой враждебности.
Таким образом, в армяно-азербайджанском конфликте обозначился фактор российско-турецкого внешнего доминирования. Оно носит конкурентный характер, но не отрицает и взаимодействия. По многим параметрам это напоминает сирийский кондоминиум Анкары и Москвы. По итогам событий 2020 года связка конфликтной динамики Кавказа и Ближнего Востока значительно выросла.
Запад на Кавказе: не прощается и не уходит
Американский эксперт из вашингтонского Университета национальной обороны Джеффри Манкофф следующим образом оценил нынешнюю ситуацию на Кавказе: «Локальные по характеру столкновения в Нагорном Карабахе провоцируют проблемы глобального характера». По факту мы наблюдаем усиление позиций Турции и России в регионе при определенном снижении влияния Запада. Попытки США и Франции в ходе «осенней войны» посадить представителей Баку и Еревана за стол переговоров не увенчались успехом. Вашингтон и Париж не сыграли значимой роли и при подписании совместного заявления о прекращении огня, хотя появление самого этого документа и встретило поддержку с их стороны. Американских и французских миротворцев нет на новой линии разделения конфликтующих сторон. Однако все эти факты, а также определенная активизация Ирана на кавказском направлении, не должны создавать иллюзий относительно ухода Запада из одного из ключевых регионов Евразии.
В то же самое время необходимо адекватно представлять, что именно ищут на Кавказе США и их союзники, и под каким углом они рассматривают новые реалии, сложившиеся там в ноябре 2020 года. По словам авторитетного эксперта Фонда Карнеги Пола Стронски (в недавнем прошлом он был аналитиком по Евразии в Госдепартаменте), «Центральная Азия и Южный Кавказ никогда не были главными темами в американских спорах о внешней политике… Разве что новая эскалация в Карабахе заставила американских политиков вспомнить в проблемах в этой части мира». Эту формулу Пола Стронски с полным основанием можно применить и к оценке французских подходов. Ни для Вашингтона, ни для Парижа проблемы стран Закавказья не имеют самостоятельной ценности. Однако они вписываются в более широкие международные контексты. По словам Эндрю Качинса (до начала июня 2021 года президента Американского университета в Центральной Азии), «США крайне скептически и критически отвечали на любые попытки продвижения евразийской интеграции без американского участия, не будучи в состоянии предложить привлекательную и убедительную альтернативу в эпоху после окончания “холодной войны”». Новый статус-кво в Карабахе с точки зрения его оценки парадоксален. Если ряд российских экспертов (Константин Макиенко) говорили об «осенней войне», как поражении Москвы, то американские и британские специалисты, склонные, скорее, к критическим оценкам внешней политики РФ (Стивен Бланк, Томас де Ваал и Стивен Сестанович) делали акцент на появлении российских военных в той части Кавказа, где их ранее не было. Именно усиление военных позиций России и Турции в регионе вызывает опасения в американском дипломатическом и экспертном сообществе.
Есть, впрочем, и еще одна важная деталь. Иран, также испытывающий тревогу по поводу усиления позиций Анкары вблизи своих границ, предпочитает иметь дело с Россией и Турцией, чем с США, Францией и другими натовскими государствами. Исламскую республику вполне устраивает ситуация, при которой Россия выходит на первый план, ослабляя свою связку с Минской группой ОБСЕ. И не случайно в этой связи Тегеран поддержал миротворческую операцию в Карабахе под эгидой Москвы, а не на многосторонней основе. Возрастание турецкого влияния для Исламской Республики амбивалентно. Оно в принципе приемлемо как часть условно «евразийского формата» (совместные действия с Москвой и Анкарой). В то же время иранская сторона опасается, что вслед за Турцией на Кавказ в северное пограничье страны придут и турецкие «прокси», а это опасно и с религиозной точки зрения (увеличение представителей суннитских течений), и с этнополитической (значительный процент населения Ирана составляют тюрки). Но даже в этом раскладе для Тегерана сирийская модель, когда три евразийских гиганта Россия, Турция и сама Исламская республика разрешают все текущие проблемы на местах без западного вмешательства, лучше, чем доминирование США и НАТО.
Как следствие, попытки США и Франции зацепиться за Кавказ. Вашингтон, среди прочего, сильно притягивает Грузия, страна с которой еще в январе 2009 года была подписана Хартия о стратегическом партнерстве. После «осенней войны» Тбилиси оказался в своеобразном геополитическом одиночестве в регионе. И Азербайджан, и Армения выстраивают свою внешнюю политику вне привязки к евроатлантической солидарности. Первый ориентируется преимущественно на Турцию, а второй – на Россию. Зависимость Грузии от Турции в экономическом плане высока. Но Тбилиси опасается, что в двусторонних и трехсторонних форматах (плюс Азербайджан) он является самым слабым из партнеров, критически зависимым в финансовом и инфраструктурном плане от более мощных соседей. Не меньшие опасения вызывает в Грузии и духовно-культурная экспансия Турции, особенно в Аджарии. Эти факты все вместе и по отдельности каждый во многом объясняют сдержанность грузинского руководства по поводу итогов «осенней войны», его стремление подняться над схваткой, занять равноудаленную позицию. Грузия, имеющая неразрешенные проблемы в Абхазии и в Южной Осетии в обозримой перспективе не имеет возможности вступить в НАТО, но двустороннему военному партнерству с США это существенным образом не помешает. Очевидно, что Вашингтон, играющий, среди прочего, и важную роль в урегулировании внутриполитических кризисов в Грузии, будет эксплуатировать тбилисские фобии относительно России и Турции.
В то же самое время мы видим, что американская дипломатия пытается проявлять публичную активность в тех сферах, где российская предпочитает традиционные кулуарные методы. Речь прежде всего о посредничестве при освобождении армянских военнопленных (по линии и Госдепа, и Конгресса) или инициативе по разминированию «линии соприкосновения» армянских и азербайджанских сил. США не выступили резко против инициативы Владимира Путина по подписанию совместного заявления о прекращении огня, ибо в противном случае правомочность Минской группы ОБСЕ в целом была бы поставлена под сомнение. Однако Вашингтон тяготит российское лидерство в мирном процессе. И не исключено, что в среднесрочной перспективе США будут ставить вопрос об эффективности российской медиации и миротворческой миссии.
Свои особенности на Кавказе имеет и французская внешняя политика. Как и для Вашингтона, этот регион для Парижа не представляет самостоятельной ценности. Но Франция выступает оппонентом Турции на средиземноморском направлении. Это касается как всего комплекса греко-турецких и турецко-кипрских отношений, так и Ливии. В этот контекст попадает и армяно-азербайджанский конфликт. Учитывая фактор многочисленной армянской диаспоры (около полумиллиона человек, самая крупная община в ЕС) и ее влияния на внутреннюю политику, французское руководство предпринимает активные шаги на кавказском направлении. В этом ряду и осуждения Турции за вмешательство в армяно-азербайджанский конфликт, и поддержка Армении в ее территориальных спорах на южных рубежах, и обещания военной помощи. Стоит иметь в виду и фактор президентских выборов, в ходе которых Эммануэль Макрон будет стремиться с помощью сдерживания «исламистской и пантюркистской угрозы» бороться против своего главного оппонента Марин Ле Пен. Две палаты парламента Франции – Сенат и Национальное собрание – приняли резолюции с ходатайством о признании независимости самопровозглашенной Нагорно-Карабахской республики, хотя президент и правительство Пятой республики и не поддержали обе эти законодательные инициативы. Париж опасается полного разрыва отношений с Турцией. И заявления французских официальных лиц о военной помощи Еревану выглядят, скорее, как популистская риторика. Однако на фоне массовой фрустрации в Армении, завышенных ожиданий от России и определенного разочарования в действиях Москвы во время «осенней войны» и после нее такие, казалось бы, оторванные от реальности лозунги, могут иметь определенные последствия[1].
Следовательно, США и Франция, как минимум, а также НАТО в целом, останутся важными игроками на Кавказе и в условиях нового статус-кво в армяно-азербайджанском конфликте. Некоторое снижение их роли в конце 2020 года не означает согласия Вашингтона, Парижа и Брюсселя на утрату влияния в Евразии.
Сорок четыре дня военного противостояния Армении и Азербайджана в сентябре-ноябре 2020 года сломали статус-кво, существовавший в течение двадцати шести лет. Поставлены под сомнения существующие форматы мирного урегулирования, а также сам предмет того, вокруг чего следует вести переговоры. Открылись новые вызовы, которые ранее не были столь актуальны. Речь, прежде всего, о демаркации и делимитации армяно-азербайджанской границы. Притом, что и сегодня стороны не в точности повторяют политико-географические конфигурации, существовавшие во времена АзССР и АрмССР. Значительно усилился внешний фактор. Но, в отличие от большинства постсоветских «горячих точек», основным форматом здесь не является конфронтация России и Запада, а роль Турции и в меньшей степени Ирана не вписывается ни в один из существующих сценариев на пространстве бывшего Советского Союза. В целом же укрепление позиций Анкары, но без тотального ослабления России на Кавказе, укрепляет влияние ближневосточной динамики на кавказские процессы. Регион становится менее предсказуемым и, напротив, более турбулентным. Результаты военных действий осени 2020 года слишком неоднозначны для того, чтобы говорить о скорой стабилизации.
Из книги ЦАСТ «Буря на Кавказе» (под редакцией Руслана Пухова), Москва, 2021г.
[1] По оценкам опроса компании MPG — партнера «Gallup International» в Армении (18-21 мая), 38,3% граждан считают, что Армения в ситуации с Сюником и Гегаркуником может надеяться на военно-политическое содействие со стороны РФ и Владимира Путина, 31,3%- надеются на поддержку Франции, 23,8% — США. Ранее такого выравнивания уровня популярности России и западной державы-члена НАТО в армянских социологических исследованиях замечено не было.
