Светлой памяти Десяти заповедей посвящается
Гегам БАГДАСАРЯН
Журналист
Степанакерт – Ереван
В среде армянской общественности все чаще звучат слова ненависти, а дискуссии становятся все более непримиримыми и бескомпромиссными. Но как-то параллельно нарастает и число верующих, достигая рекордных высот. И это – на фоне участившихся проявлений публичного недоверия к церковным сановникам. Ситуация просто абсурдная. Так же, как и недавняя наша история: чем выше поднимались показатели эмиграции, тем больше строили домов. Где логика? Сатана взвыл бы от бессилия. Но логику можно обнаружить и тут, и там.
Почему нарастание числа верующих не приводит к умиротворению общественной мысли и любви к ближнему? До того, как попытаться ответить на этот вопрос, следует, однако, выяснить, а есть ли на самом деле рост и кого мы именуем верующими? Это поможет нам найти выход из кажущегося парадокса.
Критериями веры, жизни в соответствии с Евангелием, натуры Человека всегда считались Десять заповедей Христа. Но давайте вспомним, когда и от кого из наших священнослужителей мы в последний раз слышали об этих заповедях. Они давно уже не являются мерилом. Мерилом стала любовь к церкви и церковное строительство. Как часто мы посещаем церковь (как строго соблюдаем обряды) и сколько жертвуем. Вот и все критерии. Это свело веру к религиозному ширпотребу. Циничный средневековый институт индульгенции в наши дни получил цивильный облик. Не важно, лжешь ты, убиваешь или предаешься блуду. Главное – следовать обрядам и жертвовать церкви (священнослужителям). Не важно, какой жизнью живешь, главное – послушание и покорность перед церковью и клириками.
В итоге происходит ожесточенная борьба между формой и содержанием. Церковь не случайно в дилемме формы и содержания предпочла форму – она гораздо более прибыльная для церкви (священнослужителей), а в содержании сложно обнаружить меркантильный интерес. От твоего «не убий, не блуди, не лги» церкви нет никакого прока. Государству есть, а вот церкви нет. А церковь, как известно, отделена от государства. От государства, но не от власти (властителей). Но и власти не было никакого толку от твоего морального облика. Характер нашей власти не поощрял порядочность и нравственность. Мягко говоря, не поощрял. Потому что это могло сотрясти ее же аморальные основы.
В итоге мы получили бесконечный фестиваль формы. Чуть ли не тотальное, всенародное участие в церковных празднествах лишь визуально указывает на удовлетворенность, а на деле заставляет задуматься. Разве это и есть возвращение к Богу, и соразмерны ли форма и содержание нашей духовной трансформации? В нашем недавнем советском прошлом сегодняшнее почитание было немыслимо, тогда сложно было даже представить, что тысячи людей будут посещать церковь, креститься, а крест станет предметом всеобщего почитания и ношения. Тогда лишь немногие могли себе это позволить, вернее, немногие ощущали такую потребность. Но можно ли заключить из этого, что тогда мы были далеко от Бога и веры, а теперь стали ближе (да, от церкви мы были далеко, но не от Бога и веры). Разве в то время люди были менее добропорядочными и благочестивыми, менее сострадательными друг к другу, разве тогда больше лгали, крали и блудили чаще…
В атмосфере ханжества попытаемся хотя бы для себя выяснить, меньше ли мы лжем, убиваем, крадем, блудим. Разве мы стали больше любить ближнего своего или, наоборот, стали еще более чужими? Понимаю, что сложно ответить на эти вопросы однозначно, тем более со всей искренностью, поэтому предлагаю для пущей откровенности сравнить себя с собственными родителями и бабушками-дедушками. Кто был честнее и порядочнее – мы или они, кто был милосердней? Иными словами, кто был благочестивее – они или мы? А точнее, кто был ближе к Богу – мы или они?
Одно очевидно – напрасно мы всуе взываем к Богу чаще, чем наши родители и предки. Наши родители в недавнем прошлом пусть неосознанно, но соблюдали эту заповедь, что было благородней. Теперь мы направо-налево обращаемся к Нему, чаще стали посещать Его храм, но для многих это скорее ритуал, чем духовная потребность, скорее форма, чем содержание. Между тем все это обрело бы смысл, если бы Его храмом стали наши души, если бы и в нашем доме соблюдались заповеди. А это неизмеримо сложнее.
Сложнее, потому и был выбран простой путь – стать ближе к церкви и отдалиться от… веры. Но что есть церковь и какова ее миссия? Как мне кажется, миссия церкви (как строения, так и института) – создание комфортной и настраивающей среды для общения человека с Богом. Человек посещает церковь, чтобы общаться с Богом. Не зря в прежние времена церковь считалась домом Божьим. Человек должен посещать церковь и превращать свою душу в дом Божий. Только для этого человек должен ходить в церковь. А мы ходим в церковь, чтобы быть… в церкви. Разве человек создан для церкви или церковь для человека?
Сколько наших душ стали домами Божьими? Может, попытаемся выяснить истинное число верующих, пользуясь этим мерилом, чтобы понять, стало ли их больше или меньше. Может, так нам удастся понять, почему стало больше ненависти и почему люди подзабыли библейскую заповедь «возлюби ближнего своего»?
Кстати, заповедь эту многие воспринимают буквально. Но на самом деле любить – это наивысшая планка в человеческих отношениях. Пытаясь доказать свою волю возлюбить ближнего, человек может дойти до фарисейства и двуличия. Любовь к ближнему – недосягаемая планка, поэтому ее следует снизить до уровня человеческой доступности. Прежде надо принять других такими, какие они есть, уважать ближнего как личность и общаться на равных. Как у Маркеса: «Человек имеет право глядеть свысока на другого, только если хочет помочь ему подняться». «Уважай ближнего» могло бы стать более доступной планкой в наше время, когда человек человеку волк.
Как бы то ни было, антагонизм формы и содержания и предпочтение формы со стороны церкви привели к двуличию и духовному разрыву в обществе, производным от которого и стало наше тотальное фарисейство. Разрыв-фарисейство как раз и проявляется, по-моему, в полемике о насущных вопросах общества, препятствуя их решению.
… Организации по защите прав женщин утверждают, что за последние 10 лет в армянских семьях было убито около 100 женщин… В 2017 году в Армении был зарегистрирован 71 случай педофилии.
Это лишь фрагменты страшного информационного потока из сегодняшней прессы. Как только кто-то пытается заговорить об этом, бороться, значительная часть общества тут же заставляет его умолкнуть агрессивными выпадами. Этот сегмент общества убежден, что те, кто говорит о пороках, льет воду на мельницу врага, сотрясает основы нашей патриархальности и армянского гена, и только враги могут говорить о подобном вслух. Но тогда возникает вопрос – кто есть те, кто убивает женщин и растлевает детей? Они что, друзья и союзники нам или хранители армянского гена? Мы хоть понимаем, в какую западню себя загнали?
Духовный разрыв и фарисейство довели нас до того, что на словах мы живем одной жизнью, а в реальности – другой. И самым заклятым врагом считается тот, кто нарушает эту «творческую двусмысленность». Такое вот комфортное двуличие-фарисейство.
Попробуйте заговорить, допустим, о легализации сексуальных услуг. Тот же сегмент общества заклеймит вас как извращенцев. Этот же сегмент упорно делает вид, будто не знает, как все чаще в селах молодые люди насилуют старушек, как венерические заболевания достигают новых высот, как постепенно расширяется сеть оказания сексуальных услуг.
Наше патриархальное общество вполне терпимо к нарушению прав женщин в семье и обществе, насилию и истязанию женщин. Терпимо оно и к тому, что мужчины уезжают на сезонные работы, оставляя своих женщин дома и заведя «в сезон» вторую семью. И это считается традиционной семьей.
Мне кажется, что наше будущее зависит от исхода этой борьбы формы и содержания. Никакая смена власти не обеспечит фундаментальных перемен, если в этой борьбе превосходство останется за формой, а не сутью. Человек, разрываемый изнутри, не может стать платформой реформ в стране. Нам надо научиться создавать непритворную атмосферу для обсуждения вопросов, получивших публичное звучание.
Вот тут есть место и церкви, тут императивом являются не просто отношения государства и церкви, но и переоценка роли церкви в нашей жизни.
Армянская Апостольская церковь, как замечают некоторые армянские теологи, лишена социальной догматики, тогда как социальное учение других церквей играет важную роль в современной жизни социума. Как говорит один из теологов, христианство у нас бытует только в храмах (подразумевая основную, обрядовую, часть церковной деятельности). Армянская Апостольская церковь обращается к индивиду без учета социальных сил и механизмов в обществе. Церковные сановники чураются социальных тем, сосредотачиваясь в основном на спасении души. Между тем, как говорят теологи, если Армянская Апостольская церковь действительно претендует на пастырскую роль в жизни людей, то у нее должны быть определенные взгляды в отношении общественной жизни.
