Сергей МАРКЕДОНОВ
Доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета
16 октября в Женеве состоялась встреча Ильхама Алиева и Сержа Саргсяна. В совместном заявлении сопредседателей Минской группы (МГ) ОБСЕ, распространённом по её итогам, говорится, что диалог президентов Азербайджана и Армении «прошёл в конструктивной атмосфере». Алиев и Саргсян вернулись за стол переговоров через один год и три месяца. Впрочем, встреча в июне 2016-го года по форме была трёхсторонним саммитом, который состоялся благодаря инициативе президента России Владимира Путина. Сегодня за дипломатическими формулировками скрываются растущие ставки в карабахском конфликте.Что же скрывается за дипломатически отточенной фразой про «конструктивную атмосферу» женевских переговоров? Судя по совместному заявлению сопредседателей МГ ОБСЕ, никаких конкретных договорённостей конфликтующие стороны не достигли. Как в этом случае оценивать эффективность встречи Алиева и Саргсяна? Можно ли согласиться с выводом, что она стала обычным протокольным мероприятием, которое не будет иметь ровно никакого влияния на ход урегулирования многолетнего конфликта?
Ответ на эти вопросы было бы целесообразно начать с пояснения, в каких условиях вырабатывалось решение о переговорах на высшем уровне. О возможной встрече Алиева и Саргсяна стало известно 11-го июля 2017-го года, после того как в Брюсселе сопредседатели МГ, а также личный представитель действующего председателя ОБСЕ провели консультации с министрами иностранных дел Азербайджана и Армении Эльмаром Мамедьяровым и Эдвардом Налбандяном.
Сама возможность для переговоров в столице Евросоюза была на тот момент под вопросом. На линии соприкосновения в Нагорном Карабахе за неделю до этого произошло новое военное обострение. Сегодня дипломаты и эксперты, наблюдающие за динамикой конфликта, отмечают беспрецедентную эскалацию в апреле 2016-го года. В какой-то мере специалисты по данной теме оказались заложниками событий «четырёхдневной войны». Между тем и до прошлогодних событий карабахский фронтир вовсе не был «тихим местом». Планка вооружённого противостояния, начиная с 2008-го года (когда стало ясно, что казус Косово не будет автоматически мультиплицирован на постсоветском Кавказе), только поднималась.
Хотя апрельская эскалация стала беспрецедентным нарушением хрупкого перемирия, установленного в мае 1994-го года, после её завершения в Карабахе не стало спокойно.
И «военные тревоги» случались там время от времени и после завершения «четырёхдневной войны» в результате договорённостей о прекращении огня. Только в 2017-ом году они случались в феврале, апреле, июне и июле. Более того, в самый канун женевской встречи 10 октября на линии соприкосновения конфликтующих сторон снова имело место обострение.
Важнейшая особенность процесса карабахского урегулирования вот уже многие годы заключается в чередовании переговоров с боевыми столкновениями. Как правило, они случаются либо в преддверии очередного раунда встреч глав государств или министров иностранных дел Армении и Азербайджана, а также региональных визитов сопредседателей МГ, либо вскоре после их завершения.
Фактически содержательный разговор о возможных уступках и компромиссах последний раз имел место в ходе саммита в Казани в июне 2011-го года. Незадолго до него сопредседатели МГ патетически обращались к президентам Армении и Азербайджана с призывом «продемонстрировать политическую волю и завершить работу над Основными принципами» (также известным, как «обновлённые Мадридские принципы»).
Однако ни тогда, ни сейчас Ереван и Баку не проявили ни воли, ни желания продвигаться на пути фиксации возможных уступок и компромиссов. В содержательном плане переговорная платформа за шесть лет не изменилась. По-прежнему в центре переговоров две проблемы – статус Нагорного Карабаха и освобождение азербайджанских районов, примыкающих к территории бывшей автономной области. И обе стороны не имеют особых резонов демонстрировать уступчивость. Внутри Армении и Азербайджана отход от крайних позиций (территориальная целостность vs самоопределение Карабаха) будет воспринят негативно.
После «четырёхдневной войны» для Еревана всякая уступка будет означать компромисс как следствие давления, а для Баку – отказ от плодов «победы» (установление контроля над небольшим участком земли азербайджанский истеблишмент подаёт как военный успех и развенчание мифа о Карабахе, как о «неприступной крепости»).
Теоретически Россия и другие сопредседатели МГ (США и Франция) могли бы надавить на конфликтующие стороны. В отличие от Донбасса или Абхазии, их позиции близки друг другу. «Разогрев» армяно-азербайджанского противостояния не входит в планы ни России, ни США, ни ЕС (который в МГ по факту представляет Франция).
Но и для Москвы, и для Запада ускоренное замирение Еревана и Баку не является абсолютным приоритетом, ради которого они бы рискнули и забыли бы про имеющееся недоверие по широкому спектру проблем от Сирии до Украины.
И если не получается примирить, то можно хотя бы удержать Ереван и Баку от наращивания противостояния. Как минимум свести его к минимальному. Здесь уже не до разрешения конфликта и даже не до возвращения к содержательным переговорам.
«Конструктивная атмосфера» переговоров, таким образом, видится как своеобразная зацепка, позволяющая удержать весь мирный процесс от скатывания в пропасть. Прорывом это не выглядит, но может рассматриваться как эффективное решение непростой тактической задачи.
