Ильгар ВЕЛИЗАДЕ
Журналист
Баку
Каспийское море является не просто источником богатых углеводородных ресурсов, но и важным объектом пересечения геополитических интересов мировых центров силы. По этой причине процессы, происходящие вокруг Каспия, всегда были в центре внимания региональных и внерегиональных игроков. Вот почему прошедший в конце сентября в Астрахани саммит каспийской пятерки имел весьма широкий резонанс. И прежде всего, с точки зрения принятых на нем решений.
Так, итоги астраханского саммита послужили пищей для массы восторженных отзывов в средствах массовой информации прикаспийских стран. Однако в Азербайджане к этому оптимистическому многоголосию, пусть и изредка, но все же, примешивались нотки недоверия тех, кто с некоторым скепсисом отнесся к результатам достигнутых договоренностей.
Речь идет о тех, кто считает, что политическое заявление, принятое по итогам заседания президентов, не вполне вписывается в каспийскую политику, проводимую Азербайджаном на протяжении последних двадцати лет. На мой взгляд, это обманчивое представление, сложившееся в результате того, что впервые наиболее спорные вопросы деления Каспия на сектора и проведения модифицированной срединной линии были вынесены за скобки повестки саммита. Тот факт, что российская сторона предложила в качестве основы для обсуждений принцип суверенных зон, можно считать показателем эволюции в переговорном процессе. При этом, корректировке подверглась прежде всего российская позиция, которая оказалась наиболее приемлемой для других стран именно в этот исторический промежуток времени, когда политическая турбулентность в международных делах, создавая дополнительные риски для стран Каспия, требует от них большей консолидации усилий для преодоления существующих противоречий.
В этой связи нелишне было бы напомнить, что, начиная с ноября прошлого года, российский МИД интенсифицировал консультации с прикаспийскими странами, было проведено несколько заседаний рабочих групп, на которых предложения, внесенные на начальном этапе, были существенно доработаны с учетом интересов всех сторон. Лишь после этого, уже в преддверии саммита, российский МИД предложил версию разделения сфер ответственности в пределах 25-мильной зоны, которая была взята за основу при выработке окончательной редакции принципов определения политико-правового статуса Каспийского моря.
И все же, смею полагать, что принятое на астраханском саммите политическое заявление хоть и может считаться отправной точкой для определения статуса Каспия, тем не менее, ни по сути, ни по форме не представляет собой окончательную договорно-правовую базу, которую еще предстоит согласовать.
Думаю, подписываясь под этим заявлением, главы государств, прежде всего, руководствовались общепризнанной мировой практикой использования подобных общих водоемов, принадлежащих не одному, а нескольким государствам. Поэтому страны, отстаивающие принцип секторального деления Каспия, признают, что водопользование должно быть общим для всех, и судоходство должно осуществляться в свободном режиме. К тому же, принцип суверенных зон не исключает секторального деления, так как прибрежные государства согласны считать общей только поверхность моря, но дно так или иначе надо будет делить. Ведь не следует забывать, что основные ресурсы, а именно углеводородные, находятся на дне Каспия.
Что касается рыболовства, то биогеографической особенностью Каспия является то, что обитающие в нем уникальные породы рыб нерестятся в устьях рек всех пяти стран, и, следовательно, их потомство также принадлежит всем прибрежным государствам. Таким образом, если одна из стран будет осуществлять неограниченный вылов рыбы без согласований с другими странами, то весь биологический баланс моря может быть нарушен. В этом вопросе между прикаспийскими странами также нет расхождений. Кстати говоря, достигнутые на нынешнем саммите договоренности по экономическому сотрудничеству на Каспии могут стать основой для реализации такого подхода.
