Введение
Уже более двух десятков лет на разных уровнях и со стороны различных акторов осуществляются миротворческие инициативы, направленные на мирное урегулирование конфликта в Нагорном Карабахе, с участием представителей гражданских обществ государств, вовлеченных в конфликт. Вполне естественно, что периодически как у самих авторов, участников и доноров этих инициатив, так и у более широких слоев общества возникает вопрос: насколько эффективны эти инициативы?
Или, говоря иными словами, стоят ли подобные инициативы времени, денег, усилий, которые тратятся на них как внутри стран, вовлеченных в конфликт, так и за их пределами? Особенно актуальным этот вопрос становится, если принять во внимание, что участие в этих инициативах сопряжено с определенным риском. Правда, пока большинство участников подобных инициатив продолжают спокойно жить и работать в своих странах, однако бывали случаи, когда миротворчество оборачивалось для миротворцев довольно неприятными последствиями, и, если существующие сегодня тенденции сохранятся, то трудно сказать, насколько комфортно будут себя чувствовать в своих странах участники миротворческих процессов в ближайшем будущем.
Итак, основной вопрос данного исследования можно сформулировать следующим образом: оправданы ли миротворческие инициативы, направленные на то, чтобы через диалог на уровне гражданского общества способствовать урегулированию нагорно-карабахского конфликта? Конечно же, трудно было бы ожидать от участников данного исследования отрицательного ответа на этот вопрос – сам факт их участия в совместном исследовании говорит о том, что они склонны к положительному ответу, иначе они сами просто не участвовали бы в подобных инициативах. Однако даже при положительном ответе возникает ряд не менее сложных вопросов. Какой формат миротворческих инициатив ближе к оптимальному? Кто и как должен участвовать в подобных проектах? Какие факторы определяют успешность или не успешность подобных инициатив? Как миротворческие инициативы влияют на их участников? Как определять и измерять успешность подобных проектов? Не претендуя на исчерпывающие ответы, мы обратимся в данном исследовании к этим и другим подобным вопросам.
Исследование было проведено с использованием метода фокус-групп и экспертных интервью с участниками мирных инициатив, представителями гражданского общества, политологами, конфликтологами, журналистами.
Общие замечания: роль гражданского общества и политических элит в урегулировании конфликта
Прежде чем перейти к самим миротворческим инициативам, необходимо постараться понять, насколько инициативы, включающие акторов гражданского общества, могут повлиять на процесс принятия политических решений в наших странах. Ответ на этот вопрос зависит от природы взаимоотношений власти или политических элит, с одной стороны, и общества в целом, и гражданского общества в частности, с другой.
Многие инициативы по разрешению конфликта были основаны на том сомнительном допущении, что в государствах, вовлеченных в конфликт, есть заинтересованность в разрешении конфликта на уровне правящих элит. Это допущение, в свою очередь, исходит из презумпции, что правящие элиты в своих действиях исходят из интересов широких слоев населения этих государств, или, говоря другими словами, что интересы правящих элит или других влиятельных групп совпадают с интересами обществ или стран в целом. Это допущение могло бы работать в развитых демократиях, где правящая элита находится под контролем общества, который осуществляется через работающую систему сдержек и противовесов, функционирующую электоральную систему, свободные средства массовой информации. Конечно же, и в развитых демократиях политические элиты имеют свою собственную повестку дня, которая может противоречить интересам большинства граждан. Однако в демократическом государстве решения, которые противоречат общественному благу, в конечном итоге могут оказаться контрпродуктивными с точки зрения самих элит, так как у общества есть возможность «наказать» тех представителей элиты, которые принимают подобные решения.
Для наблюдателя, в определенной степени знакомого с реалиями Южного Кавказа, очевидно, что все вышесказанное не относится к Южному Кавказу. Не будем вдаваться в обсуждение вопроса о том, насколько демократическими являются политические системы стран Южного Кавказа. Скажем лишь, что возможности общества влиять на процесс принятия решений политическими элитами весьма ограничены. Выборы здесь обычно не ведут к смене политической элиты, а критика представителей политической элиты со стороны оппозиции, масс-медиа и гражданского общества зачастую ограничивается посредством цензуры (обычно неформальной). В тех случаях, когда цензура отсутствует или слабо выражена, подобная критика все равно, как правило, не имеет такого же эффекта, как в состоявшихся демократических государствах: политические элиты вполне могут позволить себе игнорировать мнения, существующие в обществе. Поэтому правящие элиты практически свободны от тех ограничений и механизмов контроля, которые заставили бы их ставить общественное благо превыше своих узких групповых интересов. Сказанное, конечно же, не означает, что все представители правящих элит действуют исключительно в собственных эгоистичных интересах, но очевидно, что поведение элиты в целом продиктовано иными соображениями, чем служение общественным интересам.
В странах с развитой демократической системой существует определенная модель компромисса между элитами и другими слоями общества, благодаря которой политические элиты хотя бы в определенной мере считаются с запросами широких слоев общества. В наших странах не только степень зависимости политических элит от воли общества невысока, но и сама ситуация осложняется тем, что существует зависимость политических элит от внешних сил, которые отнюдь не всегда заинтересованы в решении конфликта. Поскольку политические лидеры наших стран, как правило, приходят к власти или скорее остаются у власти посредством выборов, мягко говоря, не соответствующих критериям развитой демократии, они не всегда могут рассчитывать на доверие и поддержку общества, так как их легитимность оспаривается как внутри страны, так и за ее пределами.
Поэтому при принятии решений политические элиты в значительной степени зависят от различных внешних сил, таких как глобальные и региональные державы, транснациональные корпорации, международные криминальные сети и т.д. Зависимость от внешних сил усиливается вследствие того, что представители политических элит наших стран зачастую уязвимы для различных способов давления, связанных с их бизнес-деятельностью (компромат, банковские счета, недвижимость за рубежом и т.д.). Многие из них являются обеспеченными людьми, чьи богатства обычно приобретаются не совсем законными способами, причем, как правило, эти богатства вывозятся из страны и вкладываются за рубежом. Если добавить к этому, что нельзя исключать наличие разветвленной агентуры иностранных спецслужб в наших странах, в том числе среди представителей правящих элит, то становится ясно, в какой степени правящие элиты наших стран подвержены влиянию извне. Неудивительно, что зачастую правящие элиты принимают решения, руководствуясь не столько долговременными интересами собственных стран, сколько исходя из боязни навлечь на себя гнев влиятельных зарубежных игроков.
С учетом сказанного становится очевидно, что довольно сложно ожидать от политических элит наших стран сложных и ответственных решений, связанных с урегулированием конфликта, даже если такие решения и соответствуют в долгосрочной перспективе интересам стран, которыми управляют эти элиты. Основные соображения, которыми, как правило, руководствуются политические элиты – это сохранение и укрепление своих политических и социально-экономических позиций. Любые резкие изменения статус-кво, даже если они в целом благоприятны для общества, могут привести к полной или частичной потере элитами своих позиций. Все прочие соображения вторичны по отношению к стремлению правящей элиты сохранить свои позиции.
Правящие элиты могли бы быть заинтересованы в разрешении конфликтов, если бы ситуация «статус-кво» представляла для них опасность потери своих позиций. Такое могло бы произойти в случае внешнего вмешательства или в случае «размораживания» конфликтов. Однако нынешний статус-кво или, иными словами, ситуация «ни войны – ни мира» в целом устраивает правящие элиты во всех вовлеченных государствах. Наоборот, любой шаг, направленный на реальное урегулирование, может иметь непредсказуемые последствия и поставить под сомнение позиции правящих элит. В этих условиях любые миротворческие инициативы сталкиваются с практически непреодолимыми препятствиями в том, что касается влияния на процесс принятия политических решений.
Миротворческие инициативы: с кем работать и как?
Тем не менее, миротворческие инициативы, связанные с нагорно-карабахским конфликтом, предпринимались на протяжении более чем 20 лет и продолжают предприниматься. Сам факт, что подобные инициативы имеют место, несомненно, позитивен хотя бы потому, что подобные инициативы дают возможность людям из стран, коммуникация между которыми практически пресечена, возможность встречаться и общаться. Каким бы незначительным ни казался этот результат на первый взгляд, на самом деле это очень важное достижение в сфере миротворчества, так как таким образом создается канал общения, который очень важен в условиях почти полной изоляции обществ друг от друга, навязанной правящими элитами. В условиях, когда правительства либо осознанно препятствуют установлению подобных контактов, либо в лучшем случае игнорируют их, трудно представить себе, как мог бы возникнуть и существовать такой канал общения без усилий международных организаций и доноров.
В этом отношении особенно важны те инициативы, которые включают представителей Нагорного Карабаха. Дело в том, что у представителей Армении и Азербайджана немало возможностей встречаться даже и без инициатив со стороны различных международных организаций и фондов: они встречаются в рамках региональных и международных мероприятий в самых разных форматах – от межправительственных саммитов до академических семинаров (например, от проектов в рамках Программы Восточного Партнерства ЕС до мероприятий, организуемых в рамках СНГ). Представители же непризнанных или частично признанных государств, как правило, не имеют возможности участвовать в таких форматах; в результате получается, что если между элитами и обществами Армении и Азербайджана все же существуют какие-то контакты, то общества Азербайджана и Нагорного Карабаха абсолютно изолированы друг от друга. Поэтому те инициативы международных организаций и доноров, в которых участвуют представители Нагорного Карабаха – это практически единственная возможность наладить хоть какой-то контакт между Нагорным Карабахом и Азербайджаном.
Одна из серьезных дилемм, которая возникает в связи с миротворческими инициативами, включающими неправительственные организации – это вопрос об организациях, являющихся, скажем так, лояльными к правящим элитам своих стран, которые принято обозначать термином ГОНГО. Следует ли привлекать эти организации к миротворческим инициативам и если да, то в какой степени? С одной стороны, подобных организаций немало и они представляют мнения и подходы определенной части общества, которые неправильно было бы игнорировать. Казалось бы, подобные организации могут служить каналом общения с правящими элитами, и, учитывая, что все важные решения в конечном итоге принимаются политиками, это могло бы оказаться весьма полезным. Конечно, это могло бы оказаться полезным в ситуации, когда власти государств-участников конфликта искренне заинтересованы в разрешении конфликта, но так как общества не готовы к компромиссу, они стремятся подготовить своих граждан к нему, и ведут среди них определенную работу. Однако сказанное скорее относится к сфере теории, чем практики, во всяком случае, на Южном Кавказе. В реальности, учитывая, что правительства стран нашего региона не особенно позитивно относятся к миротворческим инициативам, участие подобных организаций не только не приносит особой пользы, но и связано со значительным риском в том плане, что миротворческие инициативы могут оказаться под угрозой срыва или превращения в имитационный процесс.
Другая проблема, связанная с миротворческими инициативами, заключается в том, что результаты, полученные в результате этих инициатив, зачастую доступны лишь для сравнительно узкого круга “профессиональных” миротворцев, и их распространение в более широком контексте общества в целом довольно ограничена. Эти продукты недостаточно широко представлены не только в традиционных, но и в “новых медиа”. Таким образом, большинство армян и азербайджанцев мало осведомлены об этих продуктах, и, более того, у многих из них складываются мифологизированные и стереотипные представления о таких инициативах, как о чем-то, направленном против национальных интересов их стран.
Конечно же, необходимо также учитывать объективные сложности, связанные с представлением этих продуктов обществу. В некоторых случаях попытки привлечь внимание к миротворческим инициативам и их продуктам приводят к обратному результату, как это было, например, в случае с инициативой проведения фестиваля азербайджанских фильмов в Армении, когда попытка привлечь внимание общества к миротворческим инициативам не только не привела к желаемым результатам, но и сыграла на руку тем силам, которые выступают против подобных инициатив.
Большинство миротворческих инициатив, направленных на урегулирование карабахского конфликта, можно разделить на следующие группы:
- диалог на уровне неправительственных организаций;
- диалог между представителями СМИ;
- проекты с участием экспертов-политологов;
- диалог между представителями академических сообществ;
- диалог между представителями определенных групп населения (в том числе уязвимых групп): молодежь, женщины, беженцы, представители различных профессий и т.д.
Миротворческие инициативы были посвящены самым разнообразным проблемам. По словам одного из экспертов, опрошенных в рамках данного исследования, «миротворческие проекты с начала 1990-х годов были адресованы многим аспектам конфликтов, начиная от статуса непризнанных государств/территорий, включая вопросы переселенных лиц, и вплоть до простого общения между теми, кто находится по разные стороны конфликта, как например, молодежь, женщины и т.д.». По мнению другого эксперта, было сравнительно мало проектов, посвященных видению будущего, реальному исследованию ситуации, а также не диалоговых проектов, т.е. проектов по работе внутри собственного общества. По мнению того же эксперта, наименее интересные проекты – геополитические, «когда старые или молодые собираются и опять говорят, что они думают про конфликт, якобы анализируя».
По мнению другого эксперта, на разных этапах в центре внимания были разные группы проблем. Так, в начальный период первоочередной задачей были такие вопросы, как обмен военнопленными, поиск пропавших без вести и формирование группы миротворцев, способных продуктивно взаимодействовать с другой стороной. Условно второй период был более длительным и был направлен на попытки найти возможные решения конфликта, на использование различных моделей и примеров разных стран. После того, как подобные проекты начали блокироваться в связи с изменением позиции азербайджанских властей в начале 2000-х годов, вопрос о необходимости коммуникации вновь стал актуальным, но к нему добавилась новая задача – преодоление стереотипов, возникших в послевоенный период среди молодежи, историков, в СМИ и т.д.
С концептуальной точки зрения, по мнению одного из экспертов, можно выделить три основные проблемы, которым было посвящено большинство миротворческих инициатив:
- преодоление недоверия по отношению друг к другу;
- стремление преодолеть упорно создаваемый сверху образ врага;
- попытка выявить те возможные области сотрудничества, которые могут быть полезными для построения мира.
Один из важных вопросов, связанных с миротворческими инициативами – это вопрос об охвате разных социальных слоев. В какой степени миротворческие инициативы открыты для разных социальных групп, удается ли довести до широких слоев населения миротворческий мессидж? Большинство экспертов согласны, что хотя с формальной точки зрения к проектам привлекались представители самых разных групп, однако их охват оставался довольно узким, и это до сих пор является одной из основных проблем в сфере миротворчества. Здесь, думаю, уместно привести формулировку одного из опрошенных экспертов, который считает, что привлекались самые разные группы, но слишком часто в миротворческих проектах участвовали «так называемые аналитики и мужики в галстуках, так называемые женщины, делающие карьеру на гендерных вопросах, иногда так называемая молодежь – ранние карьеристы, и намного меньше людей из регионов, и вообще настоящие люди. Вообще настоящих людей, конечно, мало, и проблема этих проектов в том, что большинство их делается за деньги… Чтобы хоть чего-то добиться в этих проектах, необходимо работать больше, ради гражданского общества и будущего региона, а не ради денег… Это трудно… Быть миротворцем так же трудно, как и быть сегодня талантливым художником… Это штучный товар».
Как отмечает другой эксперт, «в основном были вовлечены люди более или менее профессионально соприкасающиеся с проблемой… не задействованы возможности ученых, дипломатов в отставке». По мнению этого эксперта, отрицательную роль сыграло решение Азербайджана об ограничении всякого рода контактов, а также не всегда правильная политика доноров, которые зачастую упускали возможности для расширения круга людей, вовлеченных в миротворческие инициативы. Так, за некоторыми исключениями, была упущена возможность привлечь бизнес и создать структуры, которые спонсировались бы бизнесменами из самих Армении и Азербайджана. По мнению этого эксперта, довольно перспективным могло бы быть создание совместных бизнес-проектов с участием армянских и азербайджанских бизнесменов (естественно, в третьих странах), что со временем могло бы способствовать формированию экономических лобби, заинтересованных в мире.
Как заметил другой эксперт, проводились проекты, которые включали самых разных акторов и самые разные социальные группы. Другое дело, что не все проекты были удачными и их цель – вовлечь в диалог новые социальные группы – не всегда достигалась. Некоторые эксперты также отмечали малое количество проектов, в которые привлекались бы представители диаспоры. Еще один эксперт отметил, что «за исключением молодежных и гендерных проектов и проектов по беженцам, все остальные были ограничены рамками видов деятельности (журналисты, правозащитники, представители академического сообщества и т.д.); т.е. люди, которые не входили ни в одну из этих групп, не имели возможности участвовать». Один из экспертов также отметил, что недостаточное внимание было уделено различным маргинальным группам, а также консервативно и националистически настроенным группам; конечно же, представить диалог между ними весьма сложно, но необходимо искать пути их привлечения.
Оценка миротворческих инициатив
Если говорить об успешности миротворческих инициатив, то здесь возникает вопрос: как именно следует определять критерии, которые позволяли бы оценивать их успешность. Так, один из экспертов предлагает разделять успешность в широком понимании, которая выражается английским словом “effectiveness”, и успешность в узком понимании, которая выражается английским словом “efficiency”. Если говорить об “efficiency”, то подавляющее большинство проектов не были успешными, так как многие из них так и не привели к созданию конкретных продуктов, а те продукты, которые все же были созданы в ходе подобных инициатив, почти не использовались на практике. Однако если говорить об успешности в смысле “effectiveness”, то в этом смысле многие проекты были успешными, так как благодаря им был создан значительный потенциал для будущего. Так, в частности, были организованы контакты между людьми, представляющими различные сферы жизни обществ, вовлеченных в конфликт, и подобные контакты – это ресурс, который может быть использован в будущем. Также в ходе подобных инициатив были проведены исследования, которые могут стать полезными в будущем, когда в обществах и у политических элит будет политическая воля к решению конфликта.
По мнению другого эксперта, особых подвижек нет, и одна из причин заключается в том, «что никто новенький не может узнать про хотя бы часть этих проектов – не знаешь, где информацию искать… и причина этого в том, что распространение информации по проектам: а) обычно не было предусмотрено в бюджетах проектов или б) даже если было – у участников проектов есть глубокий интерес ни в коем случае никому не сообщать про свое участие в этих проектах и не привлекать к ним внимание… причина этого – или в том, что они денежно заинтересованы просто доить богатую зарубежную корову, или в том, что они боятся, что их участие вызовет негативную реакцию в обществе, или в смеси этих двух причин». Миротворчество, по мнению этого эксперта, не помогло не только в том, чтобы преодолеть противостояние, но и в том, «чтобы внутри стран создать менее националистические, расистские, фашистские сообщества… к сожалению, власти пошли по пути культивирования фашизма по отношению к другой стороне, ради сохранения власти… идея о том, что можно достичь перелома в конфликте без достижения демократии в сообществах, не оправдалась». Тем не менее, как отмечает тот же эксперт, в целом все миротворческое движение сослужило службу, поскольку сохранились контакты и диалог.
Другой эксперт предлагает более специфический критерий определения успешности проектов: минимальный успех проекта можно оценить по тому, насколько удалась коммуникация, – если она удалась, то имеет смысл идти дальше, пытаться развивать возможности коммуникации и продолжать работу. В случае удавшейся коммуникации любой совместный или согласованный продукт можно считать успехом – будь то текст, аудиовизуальная продукция или совместно приобретенные навыки и знания. Эту точку зрения развивает другой эксперт, который считает, что все зависит от того, как измерять успех: если говорить о том, имели ли эти инициативы продолжение, допустим, в виде последующих проектов, то многие из них в этом смысле были успешными. Если же говорить о том, насколько ближе стали благодаря этим проектам общества к примирению, то сейчас судить об этом слишком рано, и, возможно, должны пройти годы, чтобы эффект этих инициатив стал очевидным. По мнению одного из экспертов, достаточно перспективны те инициативы, которые нацелены на продвижение идеи о создании интеграционных систем в рамках Южного Кавказа (условно говоря, Южнокавказский союз, по аналогии с ЕС), но эти инициативы оказались не очень востребованными из-за отсутствия реальной заинтересованности со стороны властей в наших странах, а также из-за отсутствия просветительских инициатив по работе внутри самих обществ.
Что касается вопроса о том, в какой степени миротворческие инициативы влияли на политический уровень, то здесь большинство экспертов сошлись во мнении, что влияние миротворческих инициатив на принятие решений на уровне политиков и правительств, как правило, было минимальным. Несколько экспертов сошлись во мнении, что все инициативы, возможно, имели определенное влияние на политический уровень, однако сейчас об этом еще рано судить, и если такое влияние даже имело место, то оно станет очевидным лишь в долгосрочной перспективе.
Как считает один из экспертов, «с самого начала было неправильным позиционировать миротворческие проекты как “гражданскую дипломатию”, т.е. как нечто, что должно было помочь политическому диалогу на официальном уровне… эти инициативы не должны были считаться чем-то, что может оказать влияние на принятие решений на политическом уровне, так как такое невозможно без соответствующего отношения властей… такое становится возможным, когда есть соответствующее решение на официальном уровне, как, например, было в течение какого-то времени в период Ки-Уеста, когда правительствам надо было подготовить общества к возможному компромиссу».
Один из экспертов подчеркнул, что в этом вопросе существует определенное различие между нагорно-карабахским и армяно-турецким процессами: в обоих случаях правительства проявляют мало энтузиазма в связи с мирным диалогом, но в одном случае они хотя бы не пытаются помешать гражданским обществам вступить в диалог. Другой эксперт также считает, что «смысл продолжать эти инициативы все равно есть, всегда надо вести такую работу, так как это положительно влияет на состояние внутри общества, стимулирует молодежь, является единственным средством для снижения эффективности воздействия националистических идеологий».
Если в плане воздействия миротворческих инициатив на политический уровень все довольно неоднозначно, то возникает вопрос: насколько эффективны они в плане воздействия на сами группы, вовлеченные в проекты в качестве бенефициариев? Как считает один из экспертов, «сам факт коммуникации между представителями сторон конфликта является серьезным фактором для изменения отношения и преодоления стереотипов. Инициативы, конструктивные с точки зрения циркулирующих идей, также являются полезным подспорьем для изменения отношения к конфликту, к противоборствующей стороне и к возможностям решения конфликта».
Как отмечает еще один эксперт, «вовлеченные группы не становятся более «любящими» другую сторону, но они становятся менее «любящими» свою сторону, т.е. их уровень стереотипизации уменьшается, а уровень рефлексивности, критичности повышается». Говоря словами еще одного эксперта, участники видят что «например, армянин не пьет кровь, и не все азербайджанцы Рамили Сафаровы». Что касается тех, кто не участвует в диалоге, то, по мнению одного из экспертов, даже в том случае если они и не являются носителями негативных стереотипов и образа врага и выступают за мир, все равно не верят в силу диалога и считают, что ничего не могут изменить, и от них ничего не зависит.
Некоторые эксперты высказали более пессимистичный взгляд на этот вопрос. Так, например, один из экспертов признает, что является пессимистом в этом вопросе, так как даже самые удачные инициативы в лучшем случае помогали замедлить процесс углубления вражды, в то время как о создании позитивной динамики в современных условиях довольно трудно говорить. Более того, в тех случаях, когда отсутствовали некоторые компоненты, важные для качественного проведения миротворческих проектов, такие как компетентность и искренность организаторов, подобные инициативы могли даже производить обратный эффект, и отношения между участниками с разных сторон могли стать еще более напряженными. Нередко случалось также, что даже если на персональном уровне отношения между участниками инициатив улучшались или хотя бы не ухудшались, то сигналы и заявления, которые посылались через них обществам, были негативными и, тем самым, приводили к углублению конфликта.
Другой эксперт также обращает внимание на возможные негативные последствия недостаточно продуманных инициатив: «встречи, конечно, полезны хотя бы для того, чтобы быть более информированными; бывают встречи, влияющие на людей, которые узнают новые вещи, но поскольку количество участников очень ограничено, и они не очень опытные, это может привести к тому, что уровень искренности снижается, и ценность таких встреч стремится к нулю, потому что каждый раз после возвращения в свою страну они встречают такую агрессивную реакцию, что после этого искренность пропадает».
Факторы, влияющие на эффективность реализации миротворческих инициатив
Каковы факторы, которые способствовали или препятствовали успеху миротворческих инициатив? К сожалению, сегодня создается такое впечатление, что гораздо легче вспомнить факторы, которые препятствовали этим инициативам, чем те, которые им способствовали. Так, среди этих факторов экспертами отмечаются:
- Политические факторы: говоря словами одного из экспертов, во всех государствах, вовлеченных в конфликт, «существуют авторитарные режимы, зависимые от внешних сил».
• Непосредственно вытекающее из предыдущего пункта отношение к инициативам на официальном уровне, которое можно определить как активную кампанию по дискредитации в Азербайджане и пассивное игнорирование в Армении и Нагорном Карабахе (конечно же, и здесь периодически имеют место попытки дискредитации миротворческих инициатив, однако это не носит системный характер и направлено не столько против идеи миротворчества в целом, сколько против конкретных акторов гражданского общества, которые мешают правительству по другим причинам, например, критикуют его за нарушения прав человека).
- Конфликт внутри обществ между массовым мнением, поддерживающим националистический дискурс, и малочисленной альтернативной позицией.
- Попытки использования методов, которые не были апробированы на местности и в реальности оказались контрпродуктивными, хотя в теории должны были бы работать.
- Некомпетентность инициаторов, которая часто была результатом того, что повестку дня диктовали люди из других регионов и стран, а с конца 1990-х годов многие из этих некомпетентных организаций продолжали по инерции получать значительные ресурсы.
- Недостаток просветительской работы и, как следствие, недостаток осведомленности в обществах о подобных инициативах.
- Националистическая пропаганда, которая особенно действенна среди молодого поколения; старшее поколение, которое имеет советский опыт, более предрасположено к искренности.
Факторов, способствующих миротворчеству, намного меньше, но они есть. По мнению одного из экспертов, самый важный фактор заключается в том, что «удивительно много людей во всех государствах, вовлеченных в конфликт, преданы идее диалога и готовы затратить много усилий для того, чтобы достичь чего-то… такие люди, которые знают, что сработает, а что не сработает, есть на самых разных уровнях – среди политиков, журналистов, активистов НПО». Другой важнейший фактор, который отметило большинство экспертов – это внимание международных доноров. Хотя нужно отметить, что не всегда ситуация с этим фактором полностью однозначная. Так, по мнению одного из экспертов, «деньги способствовали, а условия, на которых эти деньги выделялись, иногда препятствовали. К примеру, в большинстве случаев условие заключалось в том, чтобы не привлекать Карабах и карабахцев».
По мнению другого эксперта, первый и самый важный фактор – это наличие или отсутствие желания участвовать в подобных инициативах, а также мотивы участия. Люди, способные преодолеть доминирующий националистический дискурс, имеют в своем арсенале больше средств и возможностей для поиска новых решений и идей. Второй важный фактор – это наличие средств для организации подобных инициатив; в этом отношении важна вовлеченность международных организаций. Диверсификация форматов инициатив (региональная, тематическая, профессиональная) также является фактором, способствующими их имплементации.
Если в самом регионе факторов, препятствующих миротворчеству, больше, чем способствующих, то глобальные тенденции развития, как считают многие участники исследования, скорее благоприятны для разрешения конфликтов. Так, по мнению одного из экспертов, «единственный фактор, который может быть реально положительным – это существующая глобальная тенденция, где формируется новый мир, где действуют иные отношения, т.е. появление интернет-пространства, рост личной свободы, большая ответственность за принятие персональных решений». Однако нужно время, чтобы эти тенденции успели оказать свое позитивное влияние на наш регион. По мнению данного эксперта, «поскольку этот фактор еще только начинает давать о себе знать, а система управления осталась старая, то результат – это хаос, который мы наблюдаем и который воздействует на все миротворческие попытки».
Как считает один из экспертов, опрошенных в ходе исследования, опыт показывает, что конфликты, подобные конфликту в Нагорном Карабахе, решаются, как правило, двумя путями. Один из них демократический, когда все методы, связанные с доверием, не вызывают сомнения (лучший пример – Квебек, который благодаря незначительному преимуществу противников отделения остался в составе Канады). Этот путь предусматривает демократичный способ решения: референдумы, другие формы волеизъявления, просветительскую деятельность властных структур. Второй путь, согласно этому мнению – это трансформация конфликта, что «также предполагает высокий уровень демократизации и развитие реальных процессов в обществе; лучший пример такого пути – история создания ЕС… Тот факт, что на Южном Кавказе мы пока не можем говорить о состоявшемся гражданском обществе, – основная причина неудач». Среди причин неудачи миротворческих проектов эксперты отмечают слабое гражданское общество, полное отсутствие просветительской деятельности, педалирование националистической идеологии со стороны властей, усилия которых направлены на удержание статус-кво, так как это им выгодно.
Заключение
На основе тех подходов, которые были высказаны в ходе нашего исследования экспертами, организаторами и участниками миротворческих инициатив, можно сделать ряд выводов. Очевидно, что в целом миротворческие инициативы полезны для обществ, вовлеченных в конфликт, и необходимо, несмотря на все трудности, их продолжать. Что касается эффективности этих инициатив, то на данном этапе ее достаточно сложно измерить. Если говорить о непосредственном влиянии на процесс принятия политических решений, то в этом плане такие инициативы малоэффективны, так как у политических элит наших стран пока нет политической воли к решению конфликта. Если же говорить о создании и сохранении каналов коммуникации, которые помогают преодолеть изоляцию обществ друг от друга и являются потенциальным миротворческим ресурсом, который раскроется в тот момент, когда изменится позиция политических элит, то миротворческую деятельность в целом можно считать удавшейся.
Конечно же, существует много трудностей объективного и субъективного характера. Самая основная трудность – негативное отношение политических элит, преодолеть которое не в силах ни сами миротворцы в наших странах, ни международные доноры. Это отношение – последствие определенного сочетания факторов внутриполитического и внешнеполитического характера, и, скорее всего, оно может измениться либо в результате изменения политической системы в наших странах, либо в результате геополитических изменений в нашем регионе и вокруг него. Однако, помимо глобальных политических факторов, существуют также более частные проблемы, которые можно решать с помощью расширения круга организаций, участвующих в миротворческих инициативах, разработки более открытых и эффективных стратегий просветительской работы внутри обществ и медиа-обеспечения миротворческих инициатив.
Слова благодарности
Автор хотел бы выразить благодарность всем, кто принял участие в экспертных интервью и фокус-группах: Оле Азатян, Карену Акопяну, Анне Арутюнян, Айкаку Аршамяну, Лале Асликян, Артаку Аюнцу, Армине Бабаджанян, Геворгу Тер-Габриеляну, Седе Григорян, Тиграну Закаряну, Сурену Золяну, Марии Карапетян, Марине Манучарян, Борису Навасардяну, Армену Оганяну, Давиду Ованисяну, Микаэлу Ованисяну, Сарату Петросяну, Сурену Сагателяну, Манэ Таманян, Маргарите Тадевосян и другим.
