Украина и “вокруг нее”: карабахский конфликт в меняющемся региональном контексте
После референдума в Крыму одной из самых обсуждаемых тем в Ереване стал вопрос, может ли то, что происходит в Крыму, считаться прецедентом для решения проблемы Нагорного Карабаха. Высказывались самые различные мнения, причем, обычно позиция комментаторов зависела от их отношения к различным интеграционным проектам — западному/европейскому и российскому/евразийскому. Автору этих строк даже посчастливилось подслушать целую лекцию на эту тему в общественном транспорте, причем, на карабахском диалекте: молодой человек, скорее всего, студент, по телефону объяснял своим родственникам тонкости международной политики. К сожалению, мой спутник скоро вышел на остановке, и я так и не узнал, к каким выводам он пришел.
Лично мне кажется, что к аналогиям, проводившимся между этими двумя случаями, вполне подходит английское выражение “сравнивать апельсины с яблоками”: и те, и другие относятся к фруктам, но на этом их сходство заканчивается. Xотя бы потому что, в отличие от крымчан, более двадцати лет живших в украинском государстве, карабахцы никогда не были гражданами независимого Азербайджана, не имели азербайджанских паспортов, не служили в азербайджанской армии, не участвовали в выборах президента и парламента, не говоря уже о референдуме независимости Азербайджана и т.д. Да и потому, что, в отличие от Крыма, который вписывается в логику попытки восстановления империи, Карабах был как раз одним из первых признаков ее распада (я использую здесь термин “империя” не в оценочном, а в чисто дескриптивном смысле).
Однако, то, что происходит на юго-востоке Украины и вокруг нее (по аналогии с известным выражением “Нагорный Карабах и вокруг него”) имеет для нашего региона не менее серьезные последствия, чем мог бы иметь правовой прецедент. Сегодня уже стало трюизмом утверждение, что украинские события, а точнее, проекция этих событий в сфере глобальной политики, означают если не слом, то, по крайней мере, серьезный кризис существовавшей до сих пор системы международных отношений. Лично мне не очень нравится тезис о новой Xолодной войне, потому что мир все-таки сильно изменился, и то разделение на два изолированных противоборствующих лагеря, которое было свойственно Xолодной войне, сегодня невозможно. Но сегодня между Россией и Западом существует конфликт интересов, который уже перешел в ту фазу, когда обе стороны воспринимают его как игру с нулевой суммой. И это не может не влиять на ситуацию вокруг Нагорного Карабаха.
Новая реальность все чаще дает о себе знать: взять хотя бы аресты общественных деятелей в Азербайджане, обвиняемых в сотрудничестве с армянскими спецслужбами. Еще год назад представить такое было трудно, но в пост-крымском мире подобное вполне может оказаться нормой. Конечно, в новой ситуации пока много неясного: сколько еще продлится “горячая фаза” конфликта, будет ли конфликт локализован пределами Украины, в какой степени готовы сотрудничать США и страны ЕС, насколько российское общество готово к тем социально-экономическим последствиям, которые может иметь нынешний кризис? От ответов на эти вопросы зависит, будет ли новая “холодная война” лишь временным, хотя и весьма острым кризисом современной системы международных отношений (более тяжелой версией кризиса 2008 года) или началом новой эпохи в глобальной политике.
От скептицизма к пессимизму: перспективы карабахского урегулирования в новых условиях
Соответственно, предугадать, что будет в Нагорном Карабахе, также нелегко. Однако уже сегодня очевидно, что меняется контекст, в котором существует проблема Нагорного Карабаха. Уже понятно, что мы живем в новом мире, мире реалполитик, где нет общих интересов, где нет гарантий великих держав, самое главное – нет взаимного доверия и не соблюдаются договоренности. В этой ситуации необходимо по-новому оценить те предложения, которые годами были основой переговоров. То, что раньше было сопряжено с определенным риском, теперь выглядит как минимум нереалистичным, как максимум – поводом для новой войны.
Сама концепция поэтапного решения конфликта, которая как минимум с конца 1990-х была основой практически всех предложений посредников и раньше воспринималась самими сторонами конфликта со скептицизмом, тем не менее, принималась как основа для переговоров. Теперь, по мере того, как все более непредсказуемой становится обстановка на постсоветском пространстве, сомнения в реалистичности поэтапного подхода сменяются уверенностью в невозможности его реализации. Все менее реалистично выглядят и отдельные элементы того, что принято называть принципами разрешения конфликта (в разное время они назывались то мадридскими, то пражскими и т.д., а недавно в новой версии их еще раз озвучил американский сопредседатель Джеймс Уорлик).
Идея международных гарантий безопасности после украинских событий выглядит, мягко говоря, не очень убедительно. Идея ввода миротворческого контингента кажется реалистичной до тех пор, пока не встает вопрос об их составе и не становится очевидно, что при любой конфигурации подобный контингент должен будет включать войска двух, по сути, противоборствующих геополитических акторов – НАТО и России, или их союзников (теоретически можно предположить участие нейтральных стран из других регионов, но сегодня это весьма трудно представить на практике). Положение об обязательном волеизъявлении и раньше было недостаточно четким, а сейчас на фоне спорных референдумов в Крыму и в Донбассе вызывает еще больше сомнений. Да и в целом, трудно сказать, насколько стабильным будет сотрудничество посредников – США, России и Франции, учитывая существующие между ними противоречия в глобальном масштабе. Даже если России и Западу удастся сохранить единство в подходе к карабахской проблеме, существующий между ними конфликт в украинском контексте способен повлиять на их восприятие сторонами конфликта и в определенной степени подорвать их авторитет как миротворцев.
Больше, чем региональный конфликт: риски возобновления войны
Итак, говорить о решении конфликта стало еще сложнее, чем раньше. Но значит ли это, что возрастет риск возобновления военного конфликта? Очевидно, что региональная и глобальная нестабильность, преобладание жесткой реалполитик и силовых методов решения проблем повышает риск возобновления войны. Более того, растут потенциальные риски, связанные с “размораживанием” не только для самих сторон конфликта, но и на региональном и глобальном уровне. Если раньше слова армянских и азербайджанских аналитиков о том, что возобновление войны в Карабахе может привести к третьей мировой, воспринимались как проявление присущей жителям южных стран склонности к преувеличениям, то теперь эта перспектива становится не такой уж далекой от реальности. В свете последних событий уже вполне представимо прямое вовлечение России и члена НАТО Турции в военные действия. А к каким последствиям это может привести в контексте всего, что происходящего в Крыму, в Донбассе и на Черном Море, представить тоже нетрудно.
Даже если конфликт будет локализован, и подобного апокалиптического сценария, все же, удастся избежать, размораживание конфликта не только приведет к катастрофическим последствиям для самих стран региона, но и крайне нежелательно с точки зрения “великих держав”. Россия будет вынуждена выбирать между “стратегическим союзником” и “стратегическим партнером”, при том, что любой исход конфликта, скорее всего, будет означать для российской внешней политики потерю одной из этих стран, а может быть, даже и обеих. Если Россия не поддержит Армению, союзника по ОДКБ, это может привести не только к геополитической переориентации Армении, но и к падению авторитета России на всем постсоветском пространстве. С другой стороны, есть значительная вероятность того, что Азербайджан будет потерян для России при любом исходе военного конфликта. Удастся ли Азербайджану вернуть Карабах или он будет окончательно потерян, и в том и другом случае Россия лишится серьезного рычага влияния на Азербайджан. Не говоря уже о том, что, учитывая то, что миллионы армян и азербайджанцев проживают в России, не исключено, что россияне могут столкнуться с ситуацией, когда армяно-азербайджанский конфликт может выплеснуться на улицы российских городов.
Что касается Запада, то и с его точки зрения возобновление горячей фазы конфликта не обещает ничего хорошего, учитывая те непредсказуемые (или как раз весьма предсказуемые) последствия, которые подобный конфликт может иметь для транспортировки энергоресурсов. Понятно, что теперь, когда диверсификация поставок энергоносителей и уменьшение энергетической зависимости от России являются приоритетом, такая перспектива не может не беспокоить западные страны. Одного этого уже достаточно для того, чтобы США и особенно ЕС серьезно отнеслись к возможности возобновления войны. Кроме того, возобновление конфликта может окончательно похоронить те инициативы по развитию демократии и разрешению конфликтов, с которыми Запад выступал на Южном Кавказе, таким образом лишив Запад того “софт пауэр”, которую Запад с таким трудом приобрел за последнее десятилетие на Южном Кавказе.
Конечно, нельзя исключать, что стороны будут руководствоваться не трезвыми расчетами, а эмоциями и фобиями. Нельзя исключать и “сараевский вариант”, когда цепь событий приведет к ситуации, когда ни одна из сторон не сможет позволить себе отступить. Тем не менее, как это ни парадоксально, именно то обстоятельство, что возобновление конфликта сегодня чревато еще более серьезными последствиями, чем год назад, дает основания надеяться на то, что возобновления конфликта не допустят. Но, в любом случае, всем тем армянам и азербайджанцам, которым не безразлично будущее наших стран, необходимо осознавать, что самые негативные сценарии развития событий сегодня гораздо ближе и реальнее, и что наши страны могут оказаться заложниками большой игры. Как мне кажется, армяне и азербайджанцы все еще в силах не допустить превращение наших стран в пешки на “большой шахматной доске”, но для этого понадобятся немалые усилия.