Нона ШАХНАЗАРЯН
Институт археологии и этнографии
Национальной академии наук
Ереван
Исследователи социальных отношений внесли свою концептуально-понятийную лепту в исследования типов и структуры глобальных миграций. Сложность предмета заключается в том, что классифицировать миграции не просто, потому что они всепроникающе вездесущи, бесконечно контекстуальны и многоприродны. Миграциям ровно столько лет, сколько человеческим сообществам. Следующая трудность – это необходимость прослеживания теоретических споров чуть ли ни нескольких последних веков.Несложно будет заметить, что научные шедевры американской социологической когорты родились, в основном, из теоретических дискуссий, хотя Джованни Арриги, Айван Лайт и Метью Лайт вдобавок к этому строят свои доводы на последовательных, долговременных полевых исследованиях. Пересказывать их точки зрения было бы сейчас и нереально, и контрпродуктивно, поэтому я выбрала те общие точки зрения, которые эти авторы целенаправленно продвигали в своих текстах, выступлениях, частных беседах и обсуждениях. Если обратиться к гастрономическому словарю, я попробовала «приготовить» некий фьюжн (fusion), то есть блюдо из разных «кухонь» и из разных текстуальных продуктов когорты. Если же использовать ковроткаческую терминологию, то я попробовала сплести нити-идеи когорты в новый ковер, «сотканный» из старой и более новой пряжи.
Анализ хрестоматийных академических текстов последних десятилетий обнаружил, что о миграциях можно говорить в этнических (Айван Лайт, Меттью Лайт) и в неэтнических понятиях (Джованни Арриги, Ричард Лахман), внетерриториальных (Фернан Бродель) и территориальных/геополитических терминах (Рендалл Коллинз). Американскую когорту объединяет несколько вещей, в частности, все они задаются вопросом о природе капитализма; все они исследуют конфликт элит в разных обществах и миграцию как результат и как реакцию на этот конфликт; они занимались или занимаются исторической социологией, что значило бы сказать – всемирной историей с социологической точки зрения.
Существует обширный корпус литературы, сфокусированной на разных аспектах миграций. Тем не менее, почетный титул «мега-историка» могли бы примерить на себя немногие ученые. К этой категории американский социолог Рэндалл Коллинз относил только Фернана Броделя и Уильяма МакНила. Французский историк Фернан Бродель (никак не относящийся к американской когорте, но серьезно повлиявший на нее), скорее, дает благоприятный удобоваримый фон для исследования миграций, чем исследует сами миграции. Вместе с историками французской школы Анналов он попытался отойти от национальной истории. Фернан Бродель настаивает на том, что макроединицей исторического анализа должны быть экономические миры – мир-экономики и взаимо(не)отношения между ними.
Мир-экономики имеют свои центры. Бродель пишет о миграциях с позиций де-территоризации, то есть избавления от тисков и ограничений государственных границ, навязанных национальными государствами, к слову сказать, оформившимися далеко после 18-19 века. Эволюция развития транспортных сообщений и других высоких технологий является ключом к современным глобальным передвижениям. А пока технореволюции медленно вызревали, купеческая культура, довольствовавшаяся рудиментарными коммуникациями, выступала агентом, обеспечивающим в том числе миграции идей и агро- и прочих культур и ранее неизвестных разрешений и ноу-хау. В конечном итоге именно средневековые купцы стали (вос)производителями изменивших облик человеческих обществ модернизационных формул.
В частности, миграции агрокультур напрямую участвовали в мировых модернизационных процессах. «МакНил, будучи ровесником октябрьской революции, повидал войну – был связным у югославских и греческих партизан. Из этого нетривиального опыта он вынес главное впечатление, что на Балканах во всем «повинна» кукуруза из Нового Света. Благодаря засухоустойчивой кукурузе, притом, едва не втрое более урожайной, чем просо и пшеница, высоко в горах появились новые села, вне досягаемости турецких властей (точно то же самое можно сказать о северокавказских аулах во время черкесско-русской войны 19 века и провинциях Лори и особенно Нагорном Карабахе в границах современной Армении). В таких селах, по наблюдениям МакНила, собирались гайдуки и позднее коммунисты. К тому же, требуется гениальная интуиция, чтобы написать книжку о значении танца (и, как производное, военного парада) во всемирной истории», – рассказывает в своем интервью Г. Дерлугьян (16 июля 2016).
Считая себя не более чем любопытствующим историком и никак не теоретиком, ныне покойный американский социолог Джованни Арриги настаивал на том, что причины Великой Дивергенции между Западом и остальным миром, доходчиво расписанные его коллегой Мак Нилом в книге «В погоне за мощью», кроются в ретроспективно восходящей к венецианцам расчетливой коммерциализации ведения войн, в интернализации «охранных издержек». К слову сказать, эти идеи нашли отклик в фундаментальных исследованиях о природе государства Чарльза Тилли. Тем самым, несмотря на всю сдержанность или даже неприятие моей дисциплиной – социальной антропологией – чрезмерно политизированного концепта геополитика, избежать его не удается.
Разработку этих концептуальных координат американский социолог Рэндалл Коллинз осуществляет, вводя в научный оборот понятия балканизация и американизация, или по-другому балканский и американский путь, обнаруживая тем самым типологические особенности геополитических движений типа пангерманизм, панславизм, пантюркизм, американская гегемония (в униполярном, в конечном итоге, мире). Эти подходы, собственно, определяют не только природу государственных границ, но и добровольные или насильственные миграции больших групп населения, обусловленные их коллективной лояльностью к той или иной идее, идеологии и/или религии. Тем самым, невзирая на волю и предпочтения антропологии как дисциплины, вслед за Максом Вебером Р. Коллинз помещает свой анализ в геополитический контекст, фокусируясь на макроисторической геополитической концепции. В этом полемическом контексте также релевантны и операбельны понятия Валлерстайна о мировых центрах (core) и перифериях (peripheries), которые в современной политкорректной академической риторике чаще стали называть глобальным Югом и глобальным Севером (принципиально игнорируя оппозицию развитые-развивающиеся страны, доноры-реципиенты; возможно, не в последнюю очередь ввиду их бесконечной подвижности, когда центр и периферия постоянно смещаются, взаимопроникают и взаимозаменяются). Степень государственного проникновения (налоги, воинская повинность) здесь также выступает важной трансформирующей компонентой. Так, всплывает вопрос о взаимодействиях международных миграций и национального государства. (В контексте родной Армении можно добавить – и образование. Это прелюдия к вопросу о том, как воинская повинность очерчивает образовательные траектории (в частности, поступление в аспирантуру) и как она же выталкивает молодых военнообязанных мужчин из страны. Примерно такая же история с бестолково организованным налогообложением в государстве, драконовские условия которого служат мощным выталкивающим фактором, не говоря уже об инвестициях).
Как видно из разнообразия вышеизложенных приоритетов и вкусов, некоторые (не)пересечения объединяют и разъединяют когорту – это подходы и исследовательские задачки, которые они себе ставят. Дело, собственно говоря, в том, какими вопросами задаются эти ученые и какие ответы они на них получают. Что определяет политику разных стран в отношении мигрантов? Почему одни мигранты легко и охотно ассимилируются, другие воспроизводят свой «домашний» образ жизни веками? Рендалл Коллинз в связи с этим считает, что в эволюционной модели выделялись этапы соприкосновения, временного противоборства, приспособления и ассимиляции; изменения вызывались развитием рыночной экономики, разделением труда и урбанизацией, которые разрушали региональные границы и запускали процесс ассимиляции в гораздо более крупные группы. Существует множество свидетельств того, что этот процесс чаще всего происходил именно таким образом (о подобных процессах в современном мире см.: Waldinger 1996; о рубеже XX века см.: Lieberson 1980).
Однако, как показывает опыт аграрного завоевания, рыночные структуры могут развиваться и при сохранении более узких этнических границ или, по крайней мере, при очень медленном движении по направлению к ассимиляции в большие группы. Парсы в Индии, «королевские евреи» в средневековой Европе и ганзейские немцы на Балтике – вот лишь некоторые примеры из множества этнических анклавов, существовавших в торговых и административных центрах.
Какие траектории имеют пересечения миграционных процессов, глобализации и модернизационных проектов? Под последними мы понимаем улучшение (с т.з. мигрирующих) социального положения и обретение более высоких стандартов жизни. Мигранты способствуют борьбе с глобальной бедностью, или они ее порождают? Чем отличаются этнические экономики от этнических анклавов и чем предыдущие два типа экономик отличаются от так называемых посреднических элит? Ответы на эти вопросы начиная с 1980-х гг. искала группа американских социологов во главе с Айваном Лайтом. Этнические группы могут создавать профессиональные анклавы при условии жесткого разделении труда – тенденция, крайним проявлением которой служит индийская кастовая система.
Айван Лайт, автор книги «Этническая экономика» и «Отклоняя миграцию», разрабатывает и вводит в научный оборот нюансированные термины: этнические экономики, этнические анклавные экономики и посреднические меньшинства (или экономика парий, по Максу Веберу). Он рассуждает об этнических кластерах трансграничных миграций в графстве Лос-Анджелес, пытаясь ответить на вопрос, почему в некоторых случаях актуальна этнизация миграций (еthnization). В своей более поздней работе, наряду с прочим, он говорит о таких концептуально важных явлениях как паспортизация и граница. На рубеже веков, с точки зрения Лайта, социализм и включающий (в противовес исключающему) национализм, в основном, утратили свою способность объединять и вовлекать большие и разнородные группы в коллективные действия. Частично заполняя лакуну, этничность стала более рельефной и приемлемой основой личной идентичности и коллективного действия. Как последствие, социальное сотрудничество и конфликт чаще выражаются в этнических терминах, чем поколение назад. Стремясь выстроить собственные траектории своей экономической участи в современном мире, где эти экономически непривилегированные группы (включая женщин, некоторые этнические меньшинства и многие иммигрантские национальности) начинают своё предпринимательское дело более опережающими темпами, чем дело обстоит с бизнесом местных предпринимателей (native-born white males – Light, Gold 2000). В результате, конкуренция между этническими группами возрастает, и ниши этнической занятости балканизируют, дробят рынок труда, снова даруя привилегии инсайдерам. К тому же, этнические бизнесы воспринимаются как колонизирующие и эксплуатирующие социальных аутсайдеров. В конечном итоге, эти этнические экономики претендуют не только на избегание государственных санкций, но добиваются обеспечиваемых государством фор (в связи с реформами велфера, аффирмативными акциями, политикой мультикультурализма и двуязычным образованием). И картина становится настолько радужной, что низводит до минимума утопичность самых смелых либеральных проектов. В контексте изучения экономических стратегий мигрантов, Лайт и соавторы тем самым разъясняют и старые концепции, такие, как, например, посреднические торговые меньшинства (middleman minorities – Light; Bonacich) и вводят в оборот более широкие понятия (этнические экономики), разъясняя различия, например, между этническими экономиками, этническими анклавными экономиками и этнически-контролируемой экономикой.
Альтернативой исследованиям этнических экономик и, в общем, феномену этнизации миграций, выступает нео-марксистский классовый анализ, формирующий основные идеи структурного, социально-классового дискурса. Социально-экономический подход был блестяще описан вышеупомянутым американским социологом Джованни Арриги и его итальянской соавторшей Фортунатой Писелли в их обширной статье «Капиталистическое развитие во враждебной среде: распри, классовая борьба и миграции в периферийном регионе Южной Италии» (издана в 1987 Центром Фернана Броделя). В 80-е гг. Джованни Арриги и Фортуната Писелли занялись скрупулезным выявлением особенностей трудовых отношений на юге Италии, прослеживая таким образом динамики развития капитализма (Capitalist Development) в прямом соотношении с оплачиваемой рабочей силой и наличием человеческого ресурса. Тем самым авторы выявили основные характеристики и спусковые механизмы (триггеры) социального конфликта, обусловленного миграцией. Обнаружив локус (трудовые отношения) и предпосылки (права на земельную собственность) социального конфликта –– Арриги и Писелли перешли к описанию сложившихся паттернов миграции (обусловленных формами конфликта, собственно) в пределах одной страны, в частности, на юге Италии. Проведя добрососвестный анализ трансформаций крестьянских латифундий в трёх калабрийских деревнях, Арриги и Писсели вывели типы миграций: юнкерский путь (деревня Кротонезе), швейцарский путь (Козентино), фермерский, или американский путь (Джайя Таиро). Тем самым они изначально дистанцировали себя от примордилисткого этнического дискурса, не этнизируя миграционные процессы.
Помимо типологий и различий в подходах, исследования миграций сопряжены с вызовами постижения и объяснения новых глобальных реалий, бесконечно меняющихся контуров и рекомпозиций. И следующий пакет непростых вопросов: мигранты способствуют модернизации обществ и смягчению всякого рода социальных границ, или они, как трутни, разрушают хорошо налаженные разветвленные урбанистические инфраструктуры и злоупотребляют благами, в которые они исторически не вкладывали?
Рассуждая на предмет, как обстояли миграционные «дела» в утопическом социальном проекте под названием СССР, американский социолог Георгий Дерлугьян использует термин саморазрушение («Снося несущие конструкции собственной системы»). В книге Есть ли будущее у капитализма? (Валлерстайн, Коллинз, Манн, Калхун, Дерлугьян 2015) Г. Дерлугьян пытается найти причины внезапного самоуничтожения СССР. Как преодолевался порог 1989 года Советским Союзом (паническая растерянность элит) и Китаем (новейшее чудо капиталистического роста за счет консервативной трансформации при сохранении способности элит к коллективному действию. По принципу чтобы все осталось по-прежнему, все должно измениться)? Крах социалистического блока Дерлугьян характеризует как атаку изнутри, что замечательным образом дистанцирует его от расхожих конспирологических схем. Эти траектории подсказывают нечто важное, в том числе, насчет будущего глобальных миграций и капитализма. Социализм не просто не способствовал миграциям, но подавлял и жестко контролировал их (драконовская система прописки, насильственное прикрепление крестьян к земле ради коллективизации и других «модернизационных» соцпроектов, невыдача паспортов крестьянам с объявлением этих же крестьян иностранноподанными и неблагонадежными с последующими кровавыми репрессиями), но его распад связан также и с тем, что на частном уровне экономический кризис, застой, системный коллапс преодолевались чаще всего за счет внешнего ресурса – сезонных подработок, то есть миграций.
Структура (не)труда, национализация государств и глобальные риски (Лахман)
В связи с этим в следующей секции интересно взглянуть на взаимоотношения национализма, национальных государств и миграций, и это в реалиях социальных сред, интерпретирующих национальное государство как анахронизм. Вопреки прогнозам глобалистов о скором исчезновении государств, основанных на национализме, социологи задаются вопросом, ведет ли глобализация и международные миграции к снижению национализма? Социолог истории Ричард Лахман противопоставляет трансэтнический космополит(ан)изм (предполагающий мультикультурализм + политкорректность) национализации государств. Подорвала ли глобализация мощь национализирующего государства (государства создают национализм, а не наоборот, утверждал Эрик Хобсбаум)? Почему Запад стал капиталистическим? Почему капитализм живуч? Каковы взаимоотношения миграций с пятисотлетней капиталистической системой? – продолжает свой ряд вопросов-головоломок Ричард Лахман. Как развитие капитализма повлияло на миграционные тренды? Как сложится будущее капитализма в мире, где нет гегемона? Что угрожает капитализму и какие трансформации претерпят глобальные миграции, когда рабочие места сведутся до минимума? По мнению Р. Лахмана, мигрантские треволнения теряют смысл ввиду того, что грядет эра полного вымирания трудовых отношений в связи с тотальной роботизацией (Лахман в своем пессимизме идет дальше, предсказывая отмирание индустрии АйТи). Последнее повлечет за собой переход к социализму с централизованным распределением средств, необходимых для жизни. Резюмируя многолетние дискуссии, он приходит к интересному выводу, что внутри капитализма заложен кокон социализма. Обнищание среднего класса, так называемая прекаризация (на преодолении которой нынешний президент США Д. Трамп построил свою предвыборную игру) приведет к неким формам социалистической реорганизации производства и распределения. В этом смысле, с точки зрения Лахмана, структура элит играет ключевую роль. Цепочка воин-жрец-купец, которая в конечном итоге завершается их перерождением в бюрократов, приводит к взрывной дихотомии: бюрократия versus родство. Согласно Лахману, именно рынки труда являются зонами риска. Эта идея органично пересекается с анализом природы социального конфликта и ситуации с оплачиваемой рабочей силой в периферийной Калабрии (Арриги и Писелли 1987), а также с «усеченным марксизмом» Коллинза и его теории долгосрочного экономического кризиса. Капитализму угрожают две вещи, резюмирует Лахман, и это никак не международные миграции, а экологические катаклизмы и возможность применения ядерного оружия.
Вышеперечисленные идеи и теории скорее комплементарны, чем противоречивы. Каждая из них с одной стороны бросает вызов другим, с другой стороны усиливает их, подчас повергая их в идеологическую некогерентность, путаницу.
***
Невзирая на противоречия, издержки и мрачные прогнозы, международные миграции, так или иначе, в конечном итоге представляют собой один из самых действенных механизмов и инструментов борьбы с глобальной бедностью. Парадоксальный факт современного социального анализа заключается в том, что бедность является наиболее актуальной, острой, животрепещущей и одновременно чрезвычайно непопулярной темой на протяжении мировой истории человечества. Последний исследовательский вопрос, предполагающий оптимистичный и однозначный ответ, суть – приняв решение уехать, мигранты побеждают или проигрывают? Они всегда побеждают.
Благодарю американских социологов Айвана Лайта (Университет Калифорнии Лос Анжелес), Кевана Харриса (Университет Калифорнии Лос Анжелес) и Георгия Дерлугьяна (Нью-Йоркский Университет Абу Даби) за длительные обсуждения и нюансированные интервью.
