точки пересечения
Нона ШАХНАЗАРЯН
Независимый исследователь
Ереван
Культурное измерение коррупции. В отдельных случаях теневое (неформальное) экономическое (пере)распределение и клиентелизм на самом минималистском уровне функционируют как последнее пристанище демократических отношений[1]. Речь идет о так называемой моральной экономике, или крестьянском коммунизме – академической категории, разработанной социологом Джеймсом Скоттом[2]. Тем не менее, коррумпированность правоохранительных органов значительно повышает общественный цинизм[3].
В период постсоветского перехода к рыночной экономике, в условиях слабости государственных институтов, притязания правоохранительных органов на получение неформальных доходов становятся в Армении непререкаемой нормой. Прекращение финансирования из Москвы в результате краха плановой экономики только усугубило ситуацию. Моральная экономика коррупции помещает эти отношения в более широкий контекст «коррупционного комплекса» и подчеркивает их бытовую природу и некую легитимность, признаваемую самими жертвами поборов.
Эта совокупность комплексных отношений малочувствительна к типу политического режима. Тем самым, коррупция встроена в «логику» переговоров, дарения, социальной солидарности, грабительской власти и перераспределительного накопления. Любая антикоррупционная политика, в той или иной форме, обязательно сталкивается с этими реалиями[4].
Интересно, что в армянском случае можно наблюдать и некоторую позитивную отдачу, реципрокность-взаимность, иллюзорно переносящие эти отношения в горизонтальное поле. «Наша полиция очень терпима к людям (hamberatar – arm), мы боимся обидеть людей. Это общество такое, что если все друг друга и не знают, то «через-через» [опосредованно] все друг друга, в конце концов, знают. В этом всё дело» (полицейский-аноним).
Препятствия. Главным препятствием, с которым столкнулись реформаторы в Армении, стала самая тривиальная инерция. «Люди хотят плыть по течению, потому что подчинение закону – это трудно, не хотят менять ничего. Трудно пешехода заставить переходить дорогу по зебре. Очередь [организовать] – проблема» (полицейский, 27-11-2012).
В определенном смысле этот пучок препятствий связывают также со сложившимися «традиционными» привычками часто не так давно приобщившихся к урбанистической культуре горожан. «Уважаем старших – вот наша культура. Но на светофоре стоять, когда нет машин – это нет, извольте…» (полицейский-аноним).
Свои местные особенности имеет и культура жалобы в Армении, в частности, в районах-марзах. Таксист из приграничного с Грузией городка рассказал, что существует «горячая линия», и можно звонить, и жаловаться на злоупотребления полицейских, «но я этого делать не стану; свои дела сам решу… я в этом городе вырос, в конце концов»[5]. Здесь уместно было бы сослаться на исследование Кэйт Пирс и др., в котором говорится о сравнительно высоком уровне доверия к полиции в Армении и США, но при этом совершенно несопоставима готовность к сотрудничеству с полицией в этих двух странах[6].
Коррупция, криминал и модернизация. Однажды в период безвластия начала 90-х шеф тогдашней милиции Вано Сирадегян позвонил посреди ночи своим подчиненным.
– Надо собраться и выпить.
— А повод? – спросили его.
– Сегодня милиционеру предложили взятку, а это значит, что государство еще есть. Это и будем отмечать…[7].
Этот случай показателен тем, что обнажает не только культурные и нормативные параметры взяточничества, но также и переменные процесса государственного строительства и некоторых аспектов модернизации. В Армении общеизвестно, что в 90-е при Вано Сирадегяне правоохранительные органы в Армении были связаны с воровским миром. В деталях известно и то, что он же весь этот мир и разрушил.
Так или иначе, после расправ Сирадегяна, в стране резко упала преступность. Несмотря на предшествовавшие этому две амнистии (позднесоветская всесоюзная и постсоветская армянская), между 1994 и 1996 гг был зафиксирован трехкратный спад преступности. Причем, успех этот удерживается до сих пор.
Полковник полиции с 34-летним стажем признался, что поиском угнанных машин они сейчас практически не занимаются, «у нас их почти не бывает, очень мало…» (аноним, 27-12-2012). Однако, следует повториться, что этого добились путем экстремального уровня насилия против криминальных авторитетов и противоправными действиями, включая такие меры, как расстрелы на месте и черные эскадроны[8].
Если подробнее, в лихие 90-е Вано Сирадегян пересажал в тюрьму всех «воров в законе». Он заявил тогда всенародно: «Я – здесь главный вор». Весной 2000г. Национальное Собрание Республики Армения удовлетворило ходатайство Генпрокуратуры о лишении Вано Сирадегяна депутатской неприкосновенности. Последний обвиняется в том, что, будучи министром внутренних дел, организовал летом 1992 г. вооруженную преступную группу для осуществления нападений и убийств отдельных граждан, и должностных лиц. В 2000—2008гг. его разыскивал Интерпол. Находящийся в изгнании Сирадегян, тем не менее, все еще достаточно популярен в Армении[9].
Таким образом, история постсоветской армянской милиции/полиции полна противоречий и парадоксов[10]. Последовавшие изменения имели долгую предысторию и, несомненно, связаны, среди прочего, с экспортом идей и неутомимой работой международных институтов. «Сейчас такого нет. Сегодня у нас все-таки евро-принципы. Хотя трудно это все…» (полицейский-аноним, кафе «Ташир-пицца», 27-11-2012).
Коррупция, война и государственное строительство. Борьба с коррупцией и преступностью, как ясно показал и грузинский случай, имеет прямое отношение к национальной безопасности, подрываемой, в том числе, внешним противником[11]. В армянском варианте такого рода внешним врагом выступает вовсе не Россия, а Азербайджан. Армяно-азербайджанская этническая война происходит на фоне того, что поднявшие головы криминальные группы раннего постсоветского периода (неформальные авторитеты и так называемые воры в законе, а также криминальная мелочь, шпана – так называемые фидаины асфальта) представляются как угроза государственной монополии на насилие [12] и армянской государственности в целом.
Политический обозреватель Давид Петросян комментирует эти события следующим образом: «Вано Сирадегян действительно расправился в 1990-ых гг. с криминалом совершенно драконовскими методами, но сделал он это исходя из двух посылов: первое, в Нагорном Карабахе шла война, и армянам нужен был крепкий тыл, где влияние преступного мира было бы минимизировано; второе, в середине 1990-ых гг. начался процесс ваучерной приватизации. Властям нужно было изгнание мошенников как нежелательного конкурента в этом процессе. Так что, сведения о трехкратном спаде преступности, скорее всего, правда, но, правда и то, что зачастую это делалось противоправными действиями»[13].
Национальная безопасность. Армения – сравнительно молодое национальное государство, которое в ходе распада СССР пережило продолжительную этническую войну с соседним Азербайджаном. Этот факт сыграл важную роль и для формирования новых правоохранительных структур[14].
Защита национальных интересов и ее обороноспособность перед лицом внешнего противника здесь не пустой звук. Именно эта угроза оставила минимальные материальные ресурсы на реструктурирование правоохранительных органов, то есть внутренних войск, в отличие от насущных требований по содержанию профессиональной армии. Именно наличие внешней угрозы предопределяет наличие соответствующих «патриотически-чувствительных» риторик среди полицейского персонала.
Согласно одному из столичных подполковников полиции, «мы просто понимаем, что государству трудно, и что важнее, чтобы армия была сильнее. Сколько? 20 лет этому государству. Всё было бы по-другому, не будь войны. Я не верю, что есть возможность у государства поднять нам зарплату, и они этого не делают» (подполковник полиции, анонимом, Ереван, 2-12-2012). Другой высокопоставленный полицейский с многолетним стажем выразился еще более лояльно: «Мне главное – порядок. Я служу армянскому государству. Мы должны быть сильными внутри, чтобы быть в состоянии отразить внешние удары»[15].
В терминах той же внешней угрозы объясняются иные фантомы, связанные c государственной секретностью. Представители некоммерческого сектора неоднократно сетовали, что при запросах «статслужбы выдают абсолютные цифры, а не количество происшествий на 10 000 машин. Отказ объясняется тем, что всё, что связано с количеством населения, представляет государственную тайну» (Э. Аванесян, НКО Ахиллес). С этих же позиций пытались интерпретировать толерантность республиканских властей к феномену олигархов[16].
Тем самым карабахская война выступила и продолжает выступать как чрезвычайный и диктующий мотиватор порядка и социальной мобилизации, даже если приходится балансировать на грани авторитарных методов, что, возможно, и стало той формулой государственного выживания.
К слову сказать, разрушенная и опустошённая, Нагорно-Карабахская Республика проявила больше заинтересованности и достигла большего успеха в борьбе с коррупцией в полицейской системе, чем та же Армения; её шаткое политическое положение сделало антикоррупционные меры стратегически важными.
[1] Mars, Gerald and Yochanan Altman. 1983. “The Cultural Bases of Soviet Georgia’s Second Economy,” Soviet Studies XXXV, no. 4 (October), pp. 546-60.
[2] Скотт Дж. 2003. Моральная экономика деревни //Неформальная экономика. Россия и мир / Под ред. Т. Шанина. М.: Логос. С. 541–544.
[3] Manning P. (1977) Police Work. MIT Press, Cambridge, Massachusetts.
[4] Gupta A. (1995) Blurred Boundaries: Discourse of Corruption, the Culture of Politics, and the Imagined State. American Ethnologist. Vol.22, #2, p. 375-402.
[5] Эдгар, 26 лет, таксист, г. Ванадзор.
[6] Pearce K, Giles H., Hajek C., Barker V., Choi C.The Role of Communication and Trust in Reported Compliance with Police in Armenia and United States. Armenian Review, vol. 52. # 3-4 (Fall-Winter 2011), pp. 41-64.
[7] Экспертное интервью с Арсеном Акопяном, Ереван, 08/2013.
[8] http://www.memo.ru/hr/politpr/sng/sv3/Armenia.htm
[9] По данным опроса проведенного Научно-исследовательским центром для жителей Еревана 0,5% опрошенных назвали Вано Сирадегяна героем. Опрос проводился среди случайно выбранных 630 человек. http://www.yerkramas.org/2011/12/20/sargsyan-i-ter-petrosyan-samye-xarizmatichnye-politiki-v-armenii-%E2%80%93-socopros/
[10] Преступный мир, тем не менее, был связан с правоохранительными органами еще в Советской Армении.
[11]«…Грузия столкнулась со специфичным внешним оппонентом, Россией. Накануне Революции Роз элиты страны были полны решимости покончить с российским влиянием. Ни одна другая постсоветская республика не носила в себе подобной комбинации характеристик – поддерживаемые Россией сепаратистские анклавы, подрывающие государственность и социальный порядок, а также пронизывающий контроль России над безопасностью и спецслужбами. В результате с точки зрения правительства Саакашвили организованная преступность и коррупция оказались тесно переплетенными с более широкими задачами государственного выживания». Light, M. p 15.
[12] Фуко М. Безопасность, территория, население. СПб., 2011. С. 25-26; 471. Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. Пер. с фр. В. Наумова под ред. И. Борисовой. — M.: Ad Marginem, 1999.
[13] «Обвинения в адрес Вано Сирадегяна должны быть проверены и перепроверены. Странным кажется и то, что все те, кто проходил по этому делу, в том числе и исполнители с «эскадронов смерти», давно вышли на свободу, т.е. отсидели совсем недолго».
[14] Параметры национальной безопасности в соседней Грузии претерпели значительные изменения после Русско-грузинской войны 2008 г. (отголоски аукнулись и в Армении). В отличие от Армении, Грузия больше не разделена борьбой за отделенные территории.
[15] Кстати, это высказывание почти слово в слово перекликается с высказыванием погибшего в карабахской войне национального героя Монте Мелконяна, который ставил национальную борьбу за выживание выше внутриполитической или классовой борьбы.
[16] «Любой армянский олигарх – производитель, поэтому с ним надо считаться. Поэтому часто выглядит так, что парламент репрезентирует элитный интерес» (А. Искандарян, Институт Кавказа, 13-12-2012).
