Нона ШАХНАЗАРЯН
Независимый исследователь
Ереван
Мультикультурализм, который специалисты любя называют также мульти-культи – это образ жизни или идеология? Для начала попробуем разобраться, что понимают под этим рассыпающимся на мириады контекстов словом. О мультикультурализме говорят с 1978 г и до сих пор безостановочно. Если говорить о нем как о явлении, то есть просто констатировать факт бесконечно поликультурной социальной среды, то в мире, наверное, найдется мало укромных уголков, где такой среды еще пока нет. Но гораздо сложнее говорить о государственной политике мультикультурализма, и её претворением в жизнь могли бы похвастаться далеко не многие страны, среди которых Канада, Великобритания, США, Австралия.
Такая политика имеет четко прописанную законодательную базу. Тем самым можно констатировать несколько типов и уровней мультикультурализма — уровень общественно-политический и уровень бюрократический. Иными словами, кроме идеи и споров о ней сложились также и методы ее имплементации, претворения в жизнь.
Мульти-культи, как вы уже догадались, связан с миграциями и получил невероятное ускорение в связи с глобализацией, а именно со всякого рода техническими революциями в транспортной сфере. В 60-70-е гг. сама суть слова границы изменилась – они стали бесконечно проницаемыми. Императив нации и национального государства пошатнулся после того, как высокоскоростные самолеты стали преодолевать межконтинентальные пространства менее чем за сутки; пространства, которые раньше занимали месяцы, а то и годы изнурительных путешествий. Так глобальные миграции стали реальностью дня.
Однако миграции – вещь древняя. В этом смысле, можно сказать, что мульти-культи – явление также древнее. Российский ислледователь Владимир Малахов считает, что даже его масштабы в соотношении с численностью населения мира мало изменились. Произошел, однако, процесс переосмысления нации как сообщества сограждан, а не соплеменников. Принцип «одно государство, одна нация, одна культура» был коренным образом пересмотрен в соответствии с новыми реалиями. Британский историк Эрик Хобсбаум писал, что национальное государство представляет собой брак культуры с государством, и в таком исполнении национальных государств на глобусе почти не осталось.
Как видно, транснациональные миграции – явление никак не уникальное, но выработка специальных анти-дискриминационных политик по поводу мультикультурной жизни – вещь новая, интересная, полная сложностей и вызовов. Мульти-культи — это сознательный отказ государственных представителей, бюрократов от тиражирования, распространения одного единого социально поощряемого культурного образца. По сути мультикультурное государство признает не только наличие культурных различий, но и целенаправленно впускает эти различия в публичную сферу. Это сознательное стирание границы свой-чужой, которая в большинстве случаев тысячами нитей связана с взаимоотношениями социальных акторов в прошлом, с проблемами моральности и социальной справедливости, то есть является новым качеством государственной идеологии признания и легитимации культурных различий.
В поисках внимания: политики признания. Итак, культурный плюрализм является устойчивым атрибутом современных государств. Тем не менее, в подавляющем большинстве государств-наций обнаруживаются значительные внутренние различия, основанные на этничности, расе и религии. Значимость и серьезность этих дифференциаций в социальных и политических процессах велика и неустойчива. Степень политизированности и социальной активности этнических сообществ внутри государств тоже варьирует. Дискуссии о евро-американском опыте, касающемся расово-этнических отношений, получили отражение в публичных дебатах и научных работах. Наиболее знаковые из них отмечают, что культурное разнообразие требует прежде всего признания, нежели критической оценки. Но кроме того, суть мульткультурализма — в осмысленных политиках признания прав этно-расовых групп, признания ошибочности жестокого обращения в прошлом во имя социальной справедливости и гармонии (насколько она возможна).
Существует несколько типов мультикультурализма. Самый популистский тип – это так называемый сувенирный, или экзотический мультикультурализм, и касается он кухни, моды и прочей дистанцированной мишуры. О нем пишет британский политолог Чандран Кукатас в своей книге «Либеральный архипелаг».
Помимо этого можно вычленить мультикультурализм де-факто и де-юре. Мультикултурализм де-факто представляет общество равных возможностей – признание и уважение различий, черпание силы в этих различиях. Одновременно с этим исследователи отмечают и факты географической стигматизации меньшинств – сегрегированные районы, своего рода этнические гетто, в которых обособленно живут целые эксклавы иных культур, типа Литтл Индиа, Чайна-таун, Литтл Арминия, Кориа-таун. По этому поводу существует два конфликтных мнения. Первое, что группы эти обособляются, потому что не хотят интегрироваться в так называемые принимающие сообщества; или, наоборот, они не смешиваются, потому что невидимые, но от этого не менее значительные социальные, классовые и иные барьеры не позволяют им рассредоточиться в георгафическом и в социальном пространстве, их попросту не принимают.
В этом поле схлестулись диаметрально противоположные, конфликтующие дискурсы либералов, левых и консерваторов, правых. Правые считают что политика мультикультурализма приводит к усугублению сегрегации. Либералы же настаивают на том, что геттоизация вследствие такой политики – миф, зато происходит снятие социальной напряженности. Посыл меньшинств обычно такой – «пусть мы статусом ниже, но зато мы носители особой культуры», что безусловно приносит им совершенно ощутимые символические дивиденды. Кроме того с различными меньшинствами у государств складываются различные отношения, обусловленные, например сложным комплексом отношений бывших метрополии-колонии. Поэтому статус индийцев и пакистанцев в Великобритании, марокканцев и алжирцев во Франции, коренных народов и черных в США достаточно сильно отличается от позиций других мигрантов.
Так или иначе, введение законодательства о расовых отношениях лейбористским правительством в 1976 г. послужило продвижению курса этно-расовой интеграции в Англии. Закон не только изменил правовые рамки предотвращения дискриминации по признаку расы и цвета кожи, но также преуспел в вопросах изменения отношения общественности к этим вопросам. Именно в таком контексте развернулись самые острые дебаты о границах политической корректности. Сказать – «нет, ну как я могу быть расистом, у моего сына даже есть черный друг» – считалось верхом неприличия и этноцентризма.
Политика публичного поощрения различий и особенно законодательная база, педалирующая социальный успех меньшинств, то есть де-юре мультикультурализм, очень скоро обнаружила результаты. Например, значительное число самостоятельно выросших британских миллионеров, так называемых «self-made millionaires», являются выходцами из этнических сообществ, 23% докторов, имеющих сертификаты Национальной службы здравоохранения Великобритании, имеют не британские корни. Огромный процент ученых, формирующих профессорско-преподавательский состав западных университетов, имеют мигрантскую биографию. Будучи по природе своей государством мигрантов, США направили максимальные усилия на поощрение и социальную интеграцию черных и коренных американцев. В связи с этим были приняты государственные законодательные акты, то есть вступил в свои права де-юре мульткультурализм.
Де-юре мультикультурализм чаще всего связан с языком и культурными практиками. Мульти-культи понимается как демократическое общежитие в условиях культурного разнообразия, неоднородности. Это «зонтичный» широкопрофильный термин, оспаривающий политические права непривелигированных групп, культурных меньшинств. Недискриминационное законодательство является его основным условием. Официальное возникновение термина связано с Канадой в 1971 г., привнесенное как подоплека для уравнивания французского языка с английским. В США его обращение в юридическом языке ознаменовало собой изменение политики – был объявлен принцип Черное – прекрасно (Black is beautiful). Соответственно подобным идеям пересматриваются школьные и прочие учебники, переписывая этноцентристскую историю, увиденную исключительно через национальные очки.
В частности в Европе мульти-культи означал передел образовательных программ с учетом привнесенной миграцией многокультурности. Специальные программы, называемые позитивная дискриминация, или политики утвердительного (аффирмативного) действия, по сути, представляют квотирование престижных мест под нужды целевой группы – это как рабочие, так и образовательные квоты. В связи с этим и в медиа многое меняется – появляются теле и радио каналы, вещающие на языках этно-меньшинств.
В СМИ имеет место глубоко символический процесс признания Другого, признание того, что общество плюрально. В СМИ происходит попытка поставить всё культурное разнообразие страны в фокус внимания, создать новые приоритеты в социальном поле, где все культуры представлены, в то время как ранее культура меньшинств явно или подспудно вытеснялась в приватную сферу, всячески выпячивая «уникальные особенности» «титульной нации». Собственно говоря, мульти-культи стал смелым социально-уравнительным экспериментом, направленным против исторически длительной и безраздельной власти так назваемого белого англосаксонского протестанта (White Anglo-Saxon Protestant – с устоявшейся аббривиатурой WASP).
Принцип свободы объединений и выхода из них. Доктрина «дружбы народов» и пестование супранационального советского человека есть советский проект политики мультикультурализма. Однако, эта идея инкорпорировалась в тисках авторитарных исполнений и сценариев. И на выходе мы с вами знаем не понаслышке, с каким треском этот идеологический проект провалился, когда агонизировал СССР. Эмиграция – репетиция смерти, говорили в СССР. Сейчас в современном постсоветском мире это не совсем так, потому что можно вернуться, остаться в живых и пробовать новые направления.
В таком контексте не подлежит сомнению тот факт, что современные идентичности обладают сложной многослойной структурой. В нулевые во время опроса общественного мнения на вопрос, «какое ваше самое любимое национальное блюдо», подавляющее большинство британцев ответили «чикен масала» (курица приправленная традиционно индийским соусом масала). Однако, события последних лет показали, увы, что, согласно упомянутому выше Чандрану Кукатасу, стремление к единству свойственно не только сталинскому СССР. Оно присуще странам Запада и современной России, где это находит отражение в названии партии власти — Единая Россия.
Считая эту тенденцию опасной, Кукатас в своей фундаментальной книге «Либеральный архипелаг» предлагает развернутое обоснование теории, которая не приписывает социальному единству особой ценности. Это ставит его позицию особняком от позиции большинства других авторов, включая либеральных. Чандран Кукатас, профессор политической теории Лондонской школы экономики, предлагает свой ответ на один из центральных вопросов современной политологии: как политическая система должна реагировать на наличие в одном обществе множества культур; как должно быть организовано их сосуществование, чтобы не допускать конфликтов? Подход Кукатаса отличается от взглядов на этот вопрос основных направлений в политологии, хотя, возможно, наиболее близок к точке зрения классического либерализма.
Ключевое понятие теории Кукатаса – это набившее всем оскомину слово толерантность: «наилучший способ обращения с различными культурными и другими группами, как составляющих большинство, так и с меньшинствами, это требовать от них, чтобы они оставили друг друга в покое. Принять в качестве главного регулятивного принципа следует свободу объединения в сочетании со свободой выхода из объединения, причем именно последнее является «единственным фундаментальным правом индивидуума, поскольку все остальные права либо вытекают из него, либо даруются индивидууму сообществом». Научные дисскусии по теме приведены в старой доброй и относительно новой научной литературе, в частности см.: труды канадаского политического философа Уилла Кимлики (Will Kymlicka) про политическое равенство и гражданство в многокультурном обществе; работы британской активистки и журналистки пакистанского происхождения Ясмин Алибай-Браун.
Кант или Макиавелли? Взрыв патриотического негодования. Понимая как обыденно-циничные так и теоретические ограничения слова терроризм и будучи неисправимой идеалисткой, мне трудно принимать это слово всерьез. Именно поэтому я выбрала писать про теории и практики мультикультурализма, а не про Исламское государство, которое в кратчайшие сроки свело на нет все мировые достижения по борьбе с культурными стереотипами. В новых реалиях современности приходится задаваться вопросом — как объяснить странное «обаяние» расизма и почему так непопулярен мультикультурализм?
По идее логика мульти-культи требует развенчивания более раннего макиавеллиевского допущения относительно того, что единственно здоровое и устойчивое состояние, в котором может находиться государство-нация, — это состояние гомогенности. Этнические чистки и геноциды прошлого века (по Эрику Хобсбауму, века крайностей) свидетельствуют о глубокой моральной ущербности этого подхода. Однако логически вытекающее отсюда противоположное суждение, которое высказывается некоторыми защитниками мультикультурализма, о том, что государства должны стимулировать и усиливать различия, тоже особого одобрения не находит.
Больше того, кризис европейских миграционных политик последних лет сигнализирует о некотором идейно-политическом обвале и, возможно, обструкционнистском обращении с законодательствами. Брожения такого рода породили каламбуристый вопрос — западная евро-американская цивилизация обречена на мультикультурализм, или мульткультурализм в этих странах обречен? Вопрос остается пока открытым, хотя в последние несколько лет многие европейские политические лидеры (Ангела Меркель, Дэвид Камерон) громогласно объявили, что мультикультурализм умер, он — труп, и этот труп дурно пахнет, разлагается и смердит. Катализатором таких высказываний (ах, насмарку, что ли, все достижения, и какой такой политкорректности вам подать, господа хорошие, когда все вцепились друг другу в глотки) стали мировые социальные катаклизмы, приведшие к нескончаемым потокам беженцев, заполнивших Европу. Расширение коммуникационных сетей (вдобавок к транспортной революции), общее повышение образовательного уровня и всё усложняющаяся экономическая активность вкупе привели к так называемым цветным вёснам (сочетание слов цветные революции и арабская весна), или революциям человеческого достоинства. Турбулентные события такого рода и особенно реакция консервативных сил на эти события привели к беспрецедентному педалированию культурных стереотипов и тривиализации архиважных идей и положения вещей в современных обществах. Выглядит так, что мы находимся сейчас на перепутье. Наступил период явного кризиса политики поощрения различий. Но о смерти мультикультурализма говорить все-таки рано. Слишком долгий и болезненный путь пришлось пройти некоторым обществам, чтобы выпестовать теории и практики политического эгалитаризма. Как часто бывает, возможно, настоящий кризис вынесет человечество на новые витки мультикультурного гражданства в условиях демократического общежития. В ожидании положительных изменений куда оптимистичнее звучит слоган «Мультикультурализм умер! Да здравствует мультикультурализм!»
Послесловие. Кому-то может показаться странным или даже неправомерным всерьез говорить о мульти-культи в мононациональной Армении. Однако, даже если отставим в сторону тот обозримый факт, что этно-культурый облик Еревана значительно изменился за последнюю декаду за счет индийских студентов или иранских и прочих туристов, Армения все-таки чрезвычайно мультикультурная страна. Нет, я не оговорилась. Причем сегодня больше, чем когда-либо. Происходят эти замечательно интересные процессы за счет, условно говоря, возвратной миграции (в научной литературе дискутируется под понятиями return migration и/или ancestral homecoming). Почему «условно говоря», потому что многие из этих людей самого разного возраста и бекграунда никогда раньше не жили в Армении (и предки их тоже вряд ли жили). Удивительно многоцветная культурная палитра переливается перенесенными на родину (то есть на почву культуры Homo Soveticus) багажами и культурно-этическими системами из самых отдаленных и близких стран, которые вы найдете на глобусе. Это и сирийские беженцы, и представители зарубежной армянской диаспоры из разных стран и континентов, и масса других культурно-цивилизационных конфигураций. В этом смысле этно-культурный образ Еревана может отвечать практически любым вкусам. В отличие от негативных смыслов и коннотаций, которые приписываются мультикультурализму в мире в последние несколько лет, в Армении он живет своей относительно безмятежной жизнью. Пусть так и будет. Аминь.
