Расизм в образовании: для кого формируются классы «коррекции» и «умственно отсталых»?
Нона ШАХНАЗАРЯН
Университет Дирборн-Мичигана
США
Кто кому подражает? К вопросу о центре и периферии. Недавно я получила по рассылке change.org петицию для сбора подписей социально активных граждан. Текст, объясняющий подоплеку протеста, гласит: «Чтобы поскорее отчитаться о ликвидации очередей в детские сады, а заодно неплохо сэкономить на образовании, чиновники в некоторых регионах решили ограничить постановку детей в очередь. Теперь для того, чтобы попасть в садик, родителям необходимо в обязательном порядке подтверждать наличие прописки по месту жительства». В качестве эксперимента выбрана Москва, где эти незаконные правила действуют уже четыре года.
Однако авторы петиции ошибаются как минимум лет на двадцать. В Краснодарском крае такой все еще длящийся эксперимент был установлен властями в самом начале 90-х гг. Как расценивать это совпадение, если это вообще совпадение? Краснодарский край тогда сразу подтвердил свою геростратову славу «красного пояса» и «коричневой» зоны, особенно в связи с жестокими нападками на турок-месхетинцев и их последующим шумным выдворением за пределы края и страны в США. С опозданием в двадцать лет драконовские социальные эксперименты властителей региона и сам Краснодарский край становятся миниатюрой всей России. Так можно понимать ситуацию, наверное.
Однако, разговор сейчас пойдет о другом, хотя тоже имеющем прямые аллюзии к политикам и практикам исключения в системе школьного образования в средних школах республики Адыгея. Последняя перестала административно относиться к Краснодарскому краю, объявив о своей независимости в 1992 г.
Школа как локус дискриминации: ориентализм по-русски. Ввиду последовательного усугубления в крае режима «прописки», в ранне постсоветский период многие исповедующие ислам представители этнических меньшинств предпочитали селиться в республике Адыгея (а не соседнем Краснодарском крае, политически некорректно называемом Кубанью). Судьбу курдского сообщества адыгейских сел можно считать в целом удавшейся в сравнении с другими курдскими поселениями, выбравшими станицы края. Но и здесь имеют место свои отнюдь не тривиальные проблемы.
Ситуацию, сложившуюся в средних школах республики Адыгея, в частности Красногвардейского района (села Еленовское, Белое, Садовое) с точки зрения формально победивших во всем мире демократических ценностей, можно назвать скандальной. Но не с точки зрения консервативной цивилизаторской риторики. Оказывается, с 1981 г. в России существует особый тип образовательных учреждений для детей с задержкой психического развития (ЗПР) и умственно отсталых (УО) – специальные школы и специальные коррекционные классы при общеобразовательных школах. Выбраться из этих классов обратно в «нормальные» возможно, но есть несколько «если», и главное среди них: …если вопрос примет позитивный ход на обсуждении педагогического совета школы с вовлечением медицинских работников.
Таким образом, в школах Красногвардейского района открыто 25 коррекционных классов, из которых 23 – для учащихся курдской национальности (подробнее об этом в журнале Нота Бене см: http://e-notabene.ru/pr/article_398.html#10). В связи с этим, образовательная элита республики, включающая социологов Адыгейского государственного университета, менторским тоном заявляет о том, что она «крайне обеспокоена проблемами обучения курдских детей в средних школах». Букет проблем включает в себя якобы отсутствие мотивации к образованию, незнание русского языка, раннее замужество девочек, большое число курдских детей с диагнозом задержки психического развития (далее ЗПР). Более того, весь набор этих явлениий кажется этим экспертам от образования «провоцирующими региональные социальные риски».
У меня в связи с этим вызывают беспокойство доктринальные «тараканы», которые водятся в головах у этой самой т.н. элиты. Потому что механизм, который они и иже с ними «изобрели», неумолимо приводит к тому, что курдские дети оказываются включенными в «отдельный реестр», что способствует искусственному возведению социальных барьеров, усугубляющих маргинализацию неких «непристижных» групп. Преграды эти из серии тех, которые конструируют представления о девиантности, отклонении от нормы, и даже о клинической недееспособности курдских детей.
Далеко ли можо уехать с таким инструментарием? Кому выгодны авторитарные подходы такого свойства? Подобные социальные стратегии государственных тотальных институций (в данном случае, средняя образовательная школа в тандеме с медиками) практически вытесняют целое поколение курдских детей на социальную обочину, приравнивая их шансы успешной интеграции в российское общество к нулю. Говорить об этом самом поколении в терминах клинического диагноза (ЗПР, слабоумные); больше того, принимаясь объяснять причины подобных явлений целым рядом еще более топорно изложенных и уничижительных «фактов», как-то: практикуемые в сообществе кросс-кузенные браки, родоплеменная организация общества, ценностные особенности, собственно говоря, и есть само тело негативных стереотипов, неумолимо прокладывающих разделительные линии. Такие высказывания и практики граничат с наиболее грубыми человеконенавистническими реминисценциями. Кстати говоря, связь между родственными браками и физическими и умственными нарушениями у рожденных в этих браках детей в науке не установлена. Так или иначе, в данном случае дело имеем с расистской, дискриминационной по своей сущности системой взглядов, называемой в научной литературе ориентализмом.
Ориентализм: модная теория или отработанная веками техника подавления? Венцом демократического мышления стали уравнительные подходы, ставшие политическими реалиями в пост-колониальном мире. Наиболее долговременным и оттого труднопреодолимым вызовом является феномен, который описывается в специальной литературе как ориентализм. Это такая идейно-понятийная платформа, которая есть попросту техника стереотипизации мышления западными интеллектуалами посредством изображения, описания Востока как Другого, Чужого, Иного. Автор идеи Эдвард Саид (Said E. Orientalism. Penguin Books, 1995) в одном из определений ориентализма характеризует его как изобретение (конструирование) «абсолютного различия между рациональным, развитым, гуманным, высшим Западом и заблуждающимся, неразвитым, низшим Востоком»; а также как западный стиль доминирования, реструктурирования и осуществления власти над Востоком.
Крах так называемого социалистического лагеря имел свой колониальный кризис и, соответственно, свои пост-колониальные пертурбации. В роли Запада, описывающего Восток в терминах «отсталости» и де-модернизации, выступает Россия, ну, а Востоком (независимо от географических объективностей) выступают жители большинства бывших советских республик. В результате этих процессов и негласных конвенций, курдское сообщество Адыгеи, таким образом, оценивается в России с европоцентристских, или имперских позиций. В одном ряду с ними турки-месхетинцы, азербайджанцы, узбеки. Не сильно «заморачивающиеся» включают сюда по ситуации также армян, грузин, ассирийцев и все остальные «нетитульные» народы РФ.
Ориентализм в действии. «Свои» или «чужие»? Один выход из «тупика» ситуации – нагнетать ситуацию, говоря о «рискогенности» и «криминогенности», тем самым отчуждая от остального общества курдов-мусульман. Правда, в связи с тем, что современная курдская семья якобы не способна создать условия для подготовки ребенка к школе, местными «экспертами» предлагаются некоторые меры по улучшению этой ситуации, формулируемые как преференции в получении дошкольного образования, а также разработка системы мер по интеграции детей курдов-переселенцев в принимающее сообщество. Непонятно только, каким образом раннее замужество девушек или нежелание курдских детей получать высшее образование (точнее было бы сказать, по факту наличие нулевых перспектив) повышает эту самую «рискогенность». Вопросов каверзных и двусмысленных встает, на самом деле, немало.
Действительно ли необходимо в массовом порядке повышать уровень высшего образования? Если да, тогда как объяснить непрекращающийся процесс «утечки мозгов» из России как часть большой миграции? С каких пор обществу больше не требуются продавцы, мясники, садоводы, пастухи, предприниматели и простые крестьяне? Если они действительно не востребованы, тогда почему России отчаянно нужны мигранты, чтобы обеспечить сферы обслуживания? Правомерно ли ставить знак равенства между этими профессиональными стратегиями и социально-неудачными сценариями. Кажется, в версиях для печати в воздухе зависает недоговоренным, что эти дети в будущем пополнят криминальный мир (в локальном дискурсе об этом говорят открыто). И последнее, пожалуй, наихудшее предположение, поскольку является кратчайшим путем к социальному клеймлению и навешиванию ярлыков.
Однако курды, равно как и другие народы бывшего СССР, не являются ни мигрантами, ни гастарбайтерами или переселенцами. Они переехали из одной советской республики (чаще всего Республика Армения), где их существование как в экономическом, так и в политическом плане подвергалось риску из-за различного рода катаклизмов периода распада СССР, в другую (РСФСР; РФ). А посему демографические паники и фобии в Адыгее и в Краснодарском крае, в целом, совершенно неуместны («на сегодня каждый четвертый школьник района – курд» — причитает автор вышеупомянутой статьи).
Помимо того, это означает, что идеологически выпестованные «противоположности» «понаехавшие/приезжие — принимающее общество» не существуют, они искусственно созданы местными политическими и экономическими «элитами» в самых что ни на есть рутинных «шкурных» целях.
Кроме жалоб на безразличное отношение в курдской среде к образованию вообще и к восприятию школы как определенного «социального сейфа», высокообразованная местная элита сетует на «неправильные» преференции в профессиональном выборе курдских сограждан: это торговля на рынке — для мальчиков; замужество, ведение домашнего хозяйства – для девочек. И снова политически некорректный выпад. Опять-таки, исподволь, подразумевается, что заниматься торговлей/продажами и обеспечивать репродуктивную работу в домохозяйстве для воспроизведения семьей самой себя – это «плохо». Ну, тогда (обращаюсь к местным властям) почему бы не отрегулировать гибкий, чувствительный к половой (гендерной) дискриминации трудовой рынок, чтобы у ВСЕХ граждан была мотивация стремиться к самореализации в публичной сфере, вместо того, чтобы «запирать» себя в приватном домохозяйстве.
Кстати такой выбор сам по себе красноречив – он сигнализирует о вполне конкретных социально-экономических реальностях, а именно — слабости государственных институтов, которые не в силах обеспечить для своих граждан ни равные возможности, ни меритократию, ни какие-то иные гарантии. Речь-то идет скорее не о желании, а о возможностях. Так что, нападки на традиционность уклада курдов со стороны элит имеют по сути эффект бумеранга. К тому же, в федеральном (то есть, многокультурном по определению) обществе есть некоторое представление о социальных нишах, сглаживающих конфликт интересов. Другими словами, западная (имперская) рациональность — это только одна из ценностных систем, обеспечивающая жизнеспособность общества, но далеко не единственная.
Кроме прочего, подобные высказывания содержат в себе однозначное неуважение к самобытной культуре этнических и религиозных меньшинств и имеют высокомерный расистский крен. Этот процесс социальной маргинализации определенных групп называется также структурным институциональным стереотипизированием, категоризацией, отчуждением (Othering).
«Позитивная дискриминация» — первые или последние? Я задумалась над тем, насколько приемлемы такие анти-федералистские подходы для России, которая неоднократно заявляла о правопреемственности от СССР. А между делом, Советский Союз был первым в мире государством, совершившим беспрецедентный дорогостоящий социальный эксперимент, который называется в профессиональной литературе политикой коренизации (1923-1939 гг), а, в принципе, был не чем иным, как упражнениями в аффирмативных акциях. Эстафету подхватила Индия, объявив в 1950 г. о политике резервирования/бронирования (“reservation” policy), или системе квот для пока что двух депривированных групп – касты неприкасаемых и групп, ведущих племенной образ жизни (“scheduled castes” / Delits and “tribal groups”). Установление квот, обеспечивающих престижные рабочие позиции и целевые места в системе высшего образования, стало реальностью после внесения соответствующих поправок в Конституцию. (При этом представители высшей касты совершали публичные акты самосожжения в знак протеста). По-другому пакет этих социальных мер, направленных на продвижение этнических меньшинств в странах федерального типа, характерно называют позитивной дискриминацией. Речь идет о моральном переосмыслении отношения к так называемым коренным народам и так называемым мигрантам. Аффирмативными акциями в современном мире гордиться могут не многие страны (Россия, увы, не среди них), и именно они идут в фарватере уравнительных общественных перемен.
Сегодня пресловутый социальный прогресс уже нисколько не аморфное понятие – это государство, которое ставит высшей своей ценностью благополучие своих граждан. Так называемая система велфера (Welfare state), в своей американской ипостаси во всей палитре юмористических красок описанная бессмертным Сергеем Довлатовым, имеет свою четко выведенную шестизначную формулу: протекционистские политики на рынке труда, защита прав детей, здравоохранение, образование, пенсии и гарантии компенсаций при потере работы.
Судьба политических беженцев в США: турецко-месхетинский хеппи-энд. Вообще-то, несмотря на свой паникерский тон, ознакомление с перлами местных «экспертов» оказалось достаточно информативным, — они позволили многое «прочитать» об отдаленном регионе между строк. Из этих риторик становятся очевидными грани социальной отчужденности членов курдских общин, степень их исключённости из интеграционных процессов. Последним представляется не так уж много выбора, разве что держаться друг дружки и создавать свои собственные смыслы и пути для выживания в новых пост-социалистических условиях, не особенно рассчитывая на поддержку государства. Ну, разве что самую малость, судя по сетованиям местных интеллектуалов: «между тем родители курдских детей понимают эту проблему по-своему. Некоторые из них стремятся переаттестовать своего ребенка с VII вида (ЗПР) на VIII (умственно-отсталые), руководствуясь тем, что, во-первых, в этом случае назначается пособие по инвалидности и, во-вторых, ребенку не надо сдавать экзамены». Как видим, все эти важно звучащие «аттестации» и «квалификации» да «специальные комиссии» по поводу успеваемости курдских детей для самих курдов мало что значат.
Лично у меня все это вызывает многослойные déjà-vu. Живо вспоминается собственный опыт учительствования в классе ЗПР городской школы № 28 г. Краснодара в далеком 1993 г. Кроме директора-взяточника (это отдельный сюжет) запомнился затравленный взгляд всех восьми учеников, согнанных в группу стигматизированных. Семь из восьми учеников были «не-русскими», а Алексей, тот единственный «титульной нации», был скорее «трудновоспитуемым» ребенком из «неблагополучной» семьи (совершенно иная категория, чем ЗПР и УО). В скобках отмечу, что тогда, понятно, не было еще и намека на баталии о пользе и вреде ювенальной юстиции. Не было и думских дебатов, вылившихся в драконовский закон Дима Яковлев.
Дальше – больше. Вспомнила, как весь состав совместной питерско-краcнодарской исследовательской летней школы в 2002 г. был потрясён интервью с учителями средней школы соседней с Адыгеей станицы Кубанская. Станичные учителя слово в слово повторяли изложенные выше в этом тексте представления. Только мишенью тогда были дети турок-месхетинцев и хемшилов. На последних тогда учителя предвзято махнули рукой, заставляя их вскапывать школьный участок или убираться в классах за счет урочного времени. Постфактум, к сведению любознательных читателей: во время посещения турецко-месхетинских семей в разных городах США в 2005, 2007, 2010 и 2011 гг., я ни разу не слышала упоминаний подобного обращения с учениками в американских школах. Как раз наоборот, турецко-месхетинские дети, проявившие мало-мальский интерес к учебе, оперативно инструктируются соответствующими чиновниками, какие последующие шаги предпринимать, чтобы получить грантовые средства на продвижение по образовательной лестнице. И так этап за этапом, пока не доведут каждого из них до пиковой отметки в профессиональной карьере.
Сами турки-месхетинцы постарше за шумными и весёлыми семейными застольями жаловались, что девочки проявляют больше рвения и последовательности в учебе, чем мальчики. Последние ориентированы на немедленный результат – открывают свой незатейливый бизнес, развозят пиццу, учиться не очень хотят. Такие вот гендерные различия при изначально равных возможностях. Уверена, что вы не удивлены по поводу этих до боли знакомых различий.
Даешь ли модернизацию? Какие можно сделать выводы из вышесказанного? Прикрываясь идеей благостной модернизации современной России, авторы трухлявого проекта о школьных гетто для детей способствуют навешиванию унизительных ярлыков типа ЗПР и УО с последующими записями в «личном деле» ребенка, закрывая ему социальные горизонты прямо на самом старте. Тем самым, такие программы поощряют стратегии исключения, а не включения; политики маргинализации, а не интеграции; стереотипизацию мышления, а не подрыв противоположностей типа свой-чужой, друг-враг, гость-хозяин, с забористой долей цинизма подпитывая нетерпимость и этнофобию. А это вряд ли может быть коротким путем к пресловутой вожделенной модернизации. И посему востребованные грантовые средства следовало бы выделять никак не на псевдо-научные исследования, распространяющие социальные паники, содержащие все мыслимые и немыслимые стереотипы и предубеждения в отношении отдельных групп; а прямо наоборот – выделять их на создание сверхурочных, дополнительных курсов по русскому языку для курдских детей адыгейских сел. Я не вижу никаких оснований сомневаться в том, что анализ спродуцированного сильно устаревшими тоталитарными институциями статистического материала о классах ЗПР и УО (и особенно его обнародование), кто бы туда ни был согнан, вещь однозначно вредная, как с точки зрения личности, так и с точки зрения государства.
Не ясен ли вопрос о пунктуации — казнить нельзя помиловать? Отменить (практики загонов для детей «второго сорта»), нельзя оставить – с запятой перед «нельзя». В конце концов, от этого зависит слишком многое – станет ли Россия на путь стран благосостояния, то есть сильным развитым государственным образованием либерально-демократического типа, или останется на уровне стагнирующего позднесоветского мышления? (Напомню, что закон о коррекционных классах был принят в 1981 г).
