От бомб к бюллетеням: политические институты и трансформация конфликта в Северной Ирландии

Микаэл Золян

Что может дать изучение конфликта в Северной Ирландии для поиска решений других конфликтов? Толстой, как известно, считал, что каждая несчастливая семья несчастна по-своему. Это наблюдение вполне можно перенести и на этнополитические конфликты: каждый этнополитический конфликт уникален. Кроме того, следует помнить, что в силу различных исторических контекстов существуют принципиальные различия между конфликтами на постсоветском пространстве и конфликтами в Западной Европе.

Многочисленные различия между североирландским конфликтом и конфликтами на постсоветском пространстве делают практически бессмысленными попытки перенести из одного контекста в другой конкретные схемы решения конфликта. Попытки провести структурные аналогии, касающиеся конфигурации конфликта и позиций сторон (например, «для одной из сторон важнее принцип самоопределения, а для другой – принцип территориальной целостности»), не подтверждаются реальным положениям дел. Поэтому о переносе конкретных рецептов решения конфликта из ирландского опыта можно сразу же забыть. Однако изучение североирландского конфликта, несмотря на структурные различия (а может быть, и благодаря им), позволяет выявить некоторые принципы, которые должны лежать в основе мирного процесса, чтобы у него были шансы на успех.

Демократия в действии: политические институты как способ трансформации конфликта 

В одном из залов Стормонтского замка, в предместье Белфаста, проходит встреча между исследователями из Закавказья и депутатами законодательного органа Северной Ирландии. Говорят депутаты Законодательной ассамблеи. С первых же слов становится понятно, какие общины и даже какие партии они представляют. Один из них среднего роста, смуглый, черноволосый, с сосредоточенный взглядом, начинает говорить о колониализме и оккупации: «примерно 800 лет назад британские завоеватели высадились в Ирландии, и с тех пор начались проблемы». В этой фразе – игра слов: он использует слово «troubles», которым принято обозначать конфликт в Северной Ирландии, так что его слова можно понять и в том смысле, что конфликт длился 800 лет. Другой депутат, крупный, светловолосый, с голубыми глазами и круглым лицом, отвечает с легкой ироничной улыбкой: «Надо же, вам удалось вместить 800-летнюю историю в одно предложение».

Итак, первый, депутат от Шинн Фейн, рассказывает, что был боевиком и 18 лет провел в британской тюрьме. У его коллеги, члена Демократической юнионистской партии, не менее бурное прошлое: он был добровольцем в британской армии, а его жена служила в ольстерской полиции и была ранена в стычке с республиканцами. Но сейчас они сидят в одной из комнат северно-ирландского парламента, пьют чай и закусывают булочками с маслом и джемом. Один из них, явно не в первый раз, произносит текст, клеймящий колониалистскую политику британского режима, а другой, столь же явно не в первый раз, подшучивает над Республикой Ирландия, которая, по его мнению, так долго боролась за независимость от Лондона только для того, чтобы отказаться от нее в пользу зависимости от Брюсселя. Чувствуется, что политические позиции, на которых они стоят, прямо противоположны. Более того, вполне возможно, что эти люди, которые лет двадцать назад могли встретиться на поле боя, в глубине души продолжают считать друг друга врагами. Тем не менее, представить, что эти респектабельные мужчины среднего возраста в дорогих костюмах когда-то прятались в переулках с автоматами, поджидая врага, сегодня совершенно невозможно.

То, что происходит в этой комнате в Стормонтском дворце, может служить метафорой происходившего в североирландской политике на протяжении последнего десятилетия. Конфликт никуда не ушел: общество по-прежнему разделено, многие с обеих сторон продолжают считать друг друга врагами, у каждой стороны свой нарратив о прошлом, несовместимый с представлениями другой стороны. Почти так же несовместимы представления о том, как в результате должна решиться проблема Северной Ирландии. Как говорит один из наших собеседников, большинство католиков продолжают верить, что когда-нибудь север объединится с югом, а для большинства протестантов эта перспектива продолжает оставаться чем-то вроде конца света. Однако, в отличие от ситуации, существовавшей 20–30 лет назад, сегодня государство не видит врагов в тех, кто идентифицирует себя с Ирландией, а они, в свою очередь, не воспринимают таким же образом государственный аппарат и его служащих.

Надо признать, что система управления Северной Ирландией довольно громоздка и вряд ли ее можно считать идеальной моделью эффективного управления. Однако она эффективна в самом главном: взрывы и перестрелки в Северной Ирландии в наши дни – явление крайне редкое. Конечно, говорить о том, что проблема политического насилия в регионе решена, было бы, мягко говоря, преждевременно, но уровень политического насилия в Северной Ирландии сегодня не идет в сравнение с тем, что там было до заключения соглашений. Конечно, и сейчас происходят инциденты, связанные с насилием, а иногда дело доходит до террористических актов, за которыми стоят организации, не признавшие мирное соглашение (т. н. «диссиденты»). Периодически имеют место и массовые беспорядки, как это случилось весной 2013 г. Однако в целом сегодня по уровню насилия Северная Ирландия не слишком отличается от любого другого региона Европы.

В настоящее время законодательная власть в Северной Ирландии принадлежит Законодательной Ассамблее (Legislative Assembly). Хотя она и заседает в Стормонтском замке, резиденции законодательной власти с 1920-х годов, сегодняшний Стормонт сильно отличается от того режима, который существовал в течение десятилетий — от основания Северной Ирландии до введения прямого правления из Лондона в 1972 г. (законодательный орган принято обозначать по названию его резиденции, аналогичным образом британский парламент принято называть «Вестминстер»). Сегодняшний Стормонт, в котором действует сложная система разделения власти между католиками и протестантами, – это результат десятилетий конфликта и почти столь же длительного мирного процесса.

Многие в Северной Ирландии сегодня недовольны тем, как работают демократические институты. Систему управления критикуют за громоздкость и неповоротливость, а правящие партии – за то, что они монополизировали власть в Северной Ирландии, оттеснив на маргинальные позиции другие, менее многочисленные партии в обеих общинах. Многие недовольны тем, что в рамках новой политической системы бывшие боевики (в том числе люди, отбывавшие наказание в тюрьмах за убийства и другие тяжкие преступления) получили возможность стать респектабельными политиками. Наконец, некоторые критикуют систему управления Северной Ирландии за то, что она воспроизводит и консервирует разделение общества по религиозному признаку. Это недовольство можно понять. Однако даже если признать, что эти институты недостаточно эффективны в государственном управлении, они вполне эффективны в качестве способа трансформации конфликта. Итак, каким же образом в Северной Ирландии удалось перенести конфликт из сферы политического насилия в сферу демократической партийной политики?

Кто есть кто: основные акторы конфликта и их позиции 

Как известно, население самой Северной Ирландии разделено на общины, которые отличаются не только по религиозному признаку, но и по политическим предпочтениям. Большинство, представители которого идентифицируют себя как протестанты, выступают за сохранение статуса Северной Ирландии в составе Соединенного Королевства. Эту позицию принято называть юнионизмом, а ее сторонников – юнионистами (от слова «union» – союз, т. е. союз с Соединенным Королевством) или лоялистами (от «loyal», т. е. лояльными к британской короне). Большинство протестантов-юнионистов традиционно голосовали за Юнионистскую партию Ольстера (UUP). В ходе конфликта также возник ряд других юнионистских политических организаций, которые, как правило, отличались большей радикальностью. Одна из них, возглавляемая проповедником Иэном Пейсли Демократическая юнионистская партия (DUP) в итоге обошла Юнионистскую партию Ольстера по популярности и в настоящий момент является основной политической силой, представляющей юнионистскую общину.

Кроме политических партий существуют и другие, более или менее формальные структуры, объединяющие протестантов. Среди них особое место занимает Орден оранжистов (Orange Order). Влияние ордена основывалось на его вековых традициях, а также на том, что он объединял представителей самых разных протестантских организаций, от политических партий до военизированных формирований. Наконец, в конфликте особую роль играли военизированные формирования лоялистов, среди которых наиболее известные – Ольстерские добровольческие силы (UVF, UlsterVolunteerForce), Ассоциация обороны Ольстера (UDA, UlsterDefenseAssociation) и др.

Если большинство протестантов придерживается юнионистской политической идеологии, то большинство тех, кто считает себя католиками, являются «националистами», т. е. сторонниками объединения Северной Ирландии с Республикой Ирландия⁵. Среди католиков существует разделение между сторонниками легальных («конституционных») методов политической борьбы и сторонниками вооруженной борьбы. Основная католическая партия, придерживавшаяся легального пути, — это Националистическая партия, которая действовала практически с самого начала существования Северной Ирландии до 1960-х годов, однако ее влияние на государственное управление было минимальным. В конце 1960-х ее место заняла Социал-демократическая лейбористская партия (СДЛП), которая была активна в движении за гражданские права.

По мере эскалации конфликта все более влиятельными становились военизированные формирования, а среди них наиболее влиятельной вскоре стала Ирландская республиканская армия (Irish Republican Army), расколовшаяся в начале 1970-х годов на два крыла: Официальную ИРА, которая приостановила вооруженную борьбу, и т. н. «Временную» ИРА (Provisional IRA), которая продолжала борьбу террористическими методами. Постепенно Временная ИРА стала одним из основных акторов конфликта, в то время как влияние официальной ИРА сходило на нет. Обычно, когда в описании событий, начиная с середины 1970-х, упоминается ИРА, имеется в виду именно «Временная» ИРА. Впоследствии, по мере того как военизированные формирования начали переходить к политическим методам борьбы, выросло влияние партии Шинн Фейн, связанной с ИРА. Среди ее лидеров наибольшую известность приобрели Джерри Адамс и Мартин Макгиннесс⁶.

Как видим, большинство политических партий имело ярко выраженный общинный характер. Единственным исключением была либеральная Партия альянса, которая объединяла католиков и протестантов, стремившихся вырваться за рамки общинной политики. Британские партии – консерваторы, лейбористы и либерал-демократы – играли сравнительно ограниченную роль в Северной Ирландии. Большинство жителей Северной Ирландии голосуют не за левых или правых, а за «зеленых» (т. е. сторонников объединенной Ирландии) или «оранжевых» (т. е. юнионистов). В целом «зеленые» позиционируют себя ближе к левому полюсу политического спектра, а «оранжевые» больше идентифицируют себя с правыми, однако позиции партий по социально-экономическим вопросам никогда не играли такой же важной роли для избирателей, как позиция по статусу Северной Ирландии.

Кроме местных акторов, одной из сторон конфликта, естественно, являлось правительство Соединенного Королевства. Несмотря на очевидную корреляцию между позициями Лондона и лоялистов, британское правительство стремилось сохранять нейтралитет. Лондон официально заявлял, что признает за населением Северной Ирландии право на самоопределение и готов принять любой результат демократического волеизъявления населения региона. Симпатии Лондона менялись также в зависимости от того, какая партия находилась у власти в Вестминстере. Считается, что консерваторы были более склонны к поддержке юнионистов, тогда как лейбористы стремились быть нейтральными и даже в определенной мере симпатизировали умеренным националистам, однако эта схема работала далеко не всегда. Попытки Лондона сохранять баланс в отношении к двум общинам неоднозначно воспринимались в самой Северной Ирландии. Многие националисты продолжали видеть в британском правительстве врага и воспринимали эти попытки как обман и лицемерие, а многие юнионисты воспринимали попытки Лондона сохранять баланс как трусость или предательство.

Что касается правительства Республики Ирландия, то однозначно назвать его стороной конфликта сложно. Правда, на протяжении большей части XX века в Дублине не стеснялись называть разделение Ирландии исторической несправедливостью, которая должна когда-нибудь быть исправлена, и это даже было закреплено в конституции республики. Однако практических шагов в этом направлении никто никогда не предпринимал: все понимали, что Ирландия не собирается ввязываться в вооруженный конфликт. Помощь Ирландии северным католикам в основном ограничивалась моральной поддержкой и гуманитарной помощью. Ирландские военизированные организации действовали на территории Республики Ирландия, но без одобрения официального Дублина. Наоборот, Дублин поддерживал мирных «конституционных» националистов Северной Ирландии, таких как СДЛП, и однозначно осуждал террористические методы таких групп, как ИРА. Тем не менее, правительство Ирландии несомненно является одним из важнейших акторов североирландского мирного процесса: без его участия решение конфликта было бы невозможным.

Возможно, одно из основных различий между конфликтом в Северной Ирландии и многими другими конфликтами заключается в том, что в Северной Ирландии не было того сплетения геополитических интересов мировых и региональных держав, которое часто воспринимается как практически неотъемлемая часть этнополитического конфликта. Географическое положение Северной Ирландии в Западной Европе означало, что ее жители были избавлены от перспективы стать заложниками геополитических противостояний великих держав как во время холодной войны, так и после нее. Из мировых сверхдержав только США проявляли активный интерес к ситуации в Северной Ирландии, что было обусловлено двумя факторами: союзническими отношениями между США и Соединенным Королевством и наличием многомиллионной ирландской диаспоры в США. Более того, наличие этих двух факторов, в определенной мере уравновешивающих друг друга, помогало США сохранять нейтралитет в конфликте и делало их практически идеальным посредником. Участие американского посредника Джорджа Митчелла и визит президента США Билла Клинтона в Северную Ирландию в 1995 г. были в числе тех факторов, благодаря которым мирный процесс в Северной Ирландии завершился подписанием Соглашения Страстной пятницы.

С чего все началось: история и идентичность в разделенном обществе 

В одной из песен знаменитой ирландской группы «Крэнбериз» есть строчка: «в твоей голове 1916-й год» («It’s 1916 in your head»). Значение этой строчки оставалось малопонятным для тинейджеров, слушавших эту группу по всему миру в начале 90-х, включая автора этих строк. Однако для слушателей «Крэнбериз» в самой Ирландии все предельно ясно: в пасхальное воскресенье 1916 г. началось т. н. Пасхальное восстание в Дублине, которое стало началом процесса обретения независимости Ирландией. Восстание, вполне ожидаемо, потерпело поражение. Однако казнь британскими властями, имела обратный эффект: военное поражение превратилось в «моральную победу». Сам факт их расстрела придал предводителям восстания статус героев, а борьба за независимость Ирландии получила мощный стимул.

Многие протестанты смотрят на эти события с другой точки зрения: для них важен контраст между «военным подвигом» тысяч протестантов на фронте и «предательством» республиканцев, бунтовавших в тылу. Зато в календаре протестантов особое значение имеет 1690 г., когда в битве при Бойне король-протестант Вильгельм III одержал победу над своим предшественником, католиком Яковом II. Строго говоря, битва была частью борьбы за власть в Англии. Тем не менее, для многих протестантов это – эпизод героического прошлого, а для многих католиков – дата, исполненная трагизма. В любом случае, если вы живете в Северной Ирландии, забыть об этих датах сложно. Североирландский автор Фергал Кокрейн рассказывает о североирландском профессоре, который использовал число 1690 в качестве пароля к банковской карточке, будучи уверен, что никогда не забудет эту комбинацию цифр⁷.

Укрепление протестантской династии на престоле в Лондоне означало, что на протяжении нескольких веков протестанты пользовались рядом преимуществ, а католики, несмотря на то, что они составляли большинство населения в Ирландии, подвергались дискриминации. Тем не менее, корреляция «националисты–католики» и «юнионисты–протестанты» не всегда была такой однозначной, какой она стала во второй половине прошлого века. Так, дискриминационные законы относились не только ккатоликам, но и к тем протестантским деноминациям, которые не принадлежали к официальной англиканской церкви. Безусловно, в целом католики в большей степени находились в оппозиции к Лондону, а большинство протестантов поддерживало британскую власть. Однако, несмотря на имеющиеся между двумя группами социальные и религиозные различия, некоторые протестанты играли важную роль в национальном движении в Ирландии в XVIII–XIX вв. Например, в восстании 1798 г. против британских властей участвовали и протестанты, и католики. Даже в началеXXв.средисторонников ирландской независимости были протестанты: так Йейтс, один из самых известных ирландских поэтов, был протестантом, что не мешало ему поддерживать националистическое движение⁸.

Однако постепенно в рамках ирландского национализма стала более явной тенденция к этнокультурной и религиозной интерпретации национальной идентичности: в новообразованной республике основными столпами национальной идентичности стали восприниматься католицизм и ирландский язык. Ни то, ни другое не могло стать основой для объединения ирландцев разных вероисповеданий, тем более что подобная трактовка ирландской идентичности неоднозначно воспринималась даже многими ирландцами-католиками. Исследователь ирландского национализма Ричард Инглиш описывает, как попытки возродить ирландский язык и подчеркивание католической идентичности еще больше отпугивали протестантов, которые и так чувствовали себя не слишком комфортно в южной части острова⁹.

В свою очередь большинство протестантов, в конце XIX и начале XX веков, не видели себя частью автономной или, тем более, независимой Ирландии. По мере того как движение за независимость Ирландии принимало все более формализованный и агрессивный характер, ольстерские протестанты также начали собирать свои силы. Они совершенно ясно дали понять британским властям, что, если Ирландия станет автономным или независимым государственным образованием, то они не собираются быть его частью и готовы отстаивать свою позицию с оружием в руках. В результате этих процессов лидеры ольстерских протестантов-юнионистов получили в новосозданной Северной Ирландии практически полный контроль над политическими институтами.

Контроль одной из общин сохранялся на протяжении десятилетий, до конца 1960-х годов. По мере эскалации конфликта стало очевидным, что эта политическая система больше не работает, однако попытки заменить ее на более открытую и инклюзивную, которая отражала бы интересы обеих общин, оказались безуспешными. В регионе было введено прямое правление Лондона. Фактически только после Соглашения Страстной пятницы в 1998 г. в Северной Ирландии начала формироваться политическая система, отражающая интересы всех общин, живущих в регионе.

Мирный процесс: первая попытка 

Мирный процесс, который увенчался подписанием Соглашения Страстной пятницы, не был первой попыткой мирного решения конфликта. Подобная попытка была предпринята в начале 70-х: в Саннингдейлском соглашении 1974 г. уже были применены некоторые из тех принципов, которые легли в основу Соглашения Страстной пятницы. Тем не менее, Саннингдейлское соглашение потерпело неудачу, после чего конфликт продолжался почти четверть века.

Попытки выработать в Северной Ирландии такое государственное устройство, которое устроило бы обе общины, предпринимались и до Саннингдейла. Сама эскалация конфликта в конце 1960-х годов последовала за попыткой реформы, которую предпринял Первый министр Теренс О’Нил. Он понимал, что система, практически лишавшая католиков возможности воздействовать на процесс управления, безнадежно устарела. Однако его собственные избиратели-протестанты испугались, что намечающиеся уступки католикам есть не что иное, как первый шаг к объединению с Республикой Ирландия. Реформы провалились, что, в свою очередь, привело к соответствующей реакции в лагере католиков: умеренные националисты, сторонники легальной политической борьбы, стали терять поддержку в католических кварталах. Возникающий вакуум стали заполнять военизированные организации, в первую очередь ИРА. В свою очередь, протестанты, видя радикализацию в стане католиков, также вооружались, тем более что лоялистские военизированные организации существовали довольно давно. Северная Ирландия начала напоминать пороховую бочку. Спираль политического насилия разворачивалась медленно, но верно.

Саннингдейлское соглашение было попыткой решить ту проблему, которую не смог решить О’Нил: обеспечить католической общине равные права в управлении Северной Ирландией. Юнионисты согласились на создание коалиционного правительства с СДЛП. Было также предусмотрено участие Республики Ирландия, что описывалось термином «ирландское измерение» («Irish dimension»): создавался Ирландский совет, имевший консультативные функции, где были представлены правительства обеих Ирландий, а также их законодательные органы. В основу Саннингдейлского соглашения был положен тот же принцип, который позднее лег в основу Соглашения Страстной пятницы: принцип представленности обеих общин и консенсусного принятия решений. Однако в отличие от Соглашения Страстной пятницы, которое, хотя и с многочисленными проблемами, но все-таки стало основой для эффективной трансформации конфликта, Саннингдейлское соглашение потерпело неудачу.

Одним из основных недостатков Саннингдейла заключался в том, что в мирный процесс были вовлечены не все акторы конфликта. В переговорах участвовали правительства Соединенного Королевства и Ирландии, Партия юнионистов Ольстера, СДЛП и Партия альянса. Радикальные и военизированные организации с обеих сторон не участвовали в мирном процессе и не признали его результатов. В результате многие юнионисты остались недовольны соглашениями. Особое недовольство вызвало «ирландское измерение»: хотя «Ирландский совет» обладал в основном консультативными функциями, многие юнионисты были недовольны тем, что властям юга предоставлялось право участия в управлении севером. Католическая община, за исключением радикалов, была более или менее довольна соглашениями, но в юнионистском лагере назревало недовольство. Лидер юнионистов Брайан Фолкнер зашел, очевидно, в уступках дальше, чем к этому были готовы его избиратели. В конечном счете недовольные юнионистские профсоюзы предприняли забастовку, которую поддержали военизированные формирования. Британские власти оказались не готовы к такому развитию событий, и организаторам забастовки удалось поставить всю Северную Ирландию на грань коллапса. Саннингдейлское соглашение было сорвано, в Северной Ирландии вновь была введена система прямого правления Лондона.

Почему Саннингдейлское соглашения провалилось, в то время как Соглашение Страстной пятницы, хотя и с трудностями, но все же выдержало испытание временем? Конечно, в определенной степени неудача Саннингдейла была связана с ситуативными и субъективными факторами. Не исключено, что в начале 1970-х стороны просто были слишком глубоко вовлечены в логику насилия и ответного насилия, чтобы быть готовыми принять трудный компромисс. Тем не менее, в значительной степени неудача Саннингдейлского соглашения может быть обусловлена структурными недостатками мирного процесса, в частности тем, что в мирный процесс были вовлечены не все влиятельные акторы, а только «конституционные» партии. В итоге военизированные организации оказались не представленными и не считали себя связанными этим соглашением. Решение не привлекать «террористов» к переговорам облегчило достижение соглашения, но, в конечном счете, обрекло его на неудачу. Кроме того, лидеры сторон пошли на компромисс, не позаботившись о том, чтобы обеспечить поддержку этого компромисса среди собственных сторонников.

Другой причиной неудачи Саннингдейлского соглашения было отсутствие поддержки избирателей. Процедура голосования по соглашению не была предусмотрена, и его судьба оказалось связанной с поддержкой избирателями тех партий, которые его заключили. Однако на последовавших за Саннингдейлом выборах в Вестминстер сторонники соглашения потерпели очевидное поражение. В итоге соглашение оказалось лишенным демократической легитимности и потому недолговечным.

Мирный процесс: попытка номер два 

«Ошибка многих политиков, – говорит бывший спикер Законодательной ассамблеи Северной Ирландии, а ныне член Палаты лордов Парламента Соединенного Королевства Джон Олдердайс, – состоит в том, что они считают, будто люди всегда действуют, исходя из рационального понимания своих интересов, в частности, социально-экономических». «Есть вещи, – продолжает он, – которые для людей священны, не могут быть предметом переговоров, особенно если им предлагается отказаться от них в обмен на материальные выгоды… Предложите людям отказаться от своих требований в обмен на материальную помощь, и вы получите в ответ гнев, предложите больше денег, и получите больше гнева. Но скажите, что противоположная сторона будет готова принести извинения за совершенное насилие, и они скажут ‘это может быть основой для переговоров’. Каждый раз, когда мы имеем дело с терроризмом, это значит, что есть группа людей, которая считает себя оскорбленной и униженной, а часто униженными и оскорбленными чувствуют себя обе стороны. Для того, чтобы решение конфликта стало возможным, было важно, чтобы стороны перестали воспринимать друг друга в рамках клише и стереотипов и начали хотя бы в некоторой степени понимать мотивацию другой стороны»¹⁰.

Так, юнионистам для того, чтобы принять мирный процесс, необходимо было перестать воспринимать республиканцев исключительно как террористов или преступников. Они должны были понять, что то, что они считали (часто вполне справедливо) терроризмом, было последствием долгих лет дискриминации в отношении католиков. Как признал лидер юнионистов Дэвид Тримбл в своей нобелевской речи, «[о]льстерские юнионисты… построили дом с крепкими стенами, но для католиков это был холодный дом» (Тримбл и лидер католической партии СДЛП Джон Хьюм получили Нобелевскую премию мира за свою роль в достижении Соглашения Страстной пятницы). Католики не только чувствовали себя униженными, но и не видели путей изменить свою ситуацию легальным путем: «конституционные» партии были обречены на неэффективность в условиях стормонтской системы. В итоге то, что они называли «вооруженной борьбой», воспринималось как единственный путь достижения политических целей. Был также прецедент, показавший действенность насилия или угроз: создание не только Республики Ирландия, но и самой Северной Ирландии в значительной степени были результатом насилия или угрозы такового. Более того, лидеры военизированных формирований начала века со временем стали респектабельными политиками и государственными деятелями: республиканцы на юге, а юнионисты – на севере.

В свою очередь, католики также должны были отказаться от своих клише и стереотипов. Годами республиканцы считали, что источник всех их бед – британский империализм. Вооруженная борьба должна была привести к тому, чтобы британское правительство отказалось от претензий на Северную Ирландию, и проблема объединения Ирландии была бы решена. Очевидный, но неудобный вопрос – «а что же при подобном раскладе произошло бы с протестантской общиной?» — обходился стороной: считалось, что юнионисты рано или поздно смирились бы с ситуацией. За юнионистами не признавалась функция субъекта конфликта: если с кем-то и надо было договариваться, то с Лондоном, а не с его «приспешниками».

Изменение парадигмы отношения к конфликту в лагере националистов многие связывают с лидером СДЛП Джоном Хьюмом, который сыграл особую роль в том, что к мирному процессу были привлечены одновременно руководство ИРА и правительство Ирландии. Заставить респектабельных политиков сесть за стол переговоров с руководством террористической организации было нелегко. Дальнейшее было еще сложнее: вовлечь ИРА в переговоры с британским правительством и юнионистами из самой Северной Ирландии казалось чем-то совершенно невозможным. Однако в ходе мирного процесса в Северной Ирландии произошло именно это.

Мирный процесс, в котором участвовало так много различных акторов, необходимо было структурировать. Процесс переговоров проходил на трех уровнях: между Республикой Ирландия и центральными властями Соединенного Королевства; между Северной Ирландией и Республикой Ирландия; между общинами в самой Северной Ирландии. Наиболее трудным был тот уровень, где переговоры проходили между различными организациями из Северной Ирландии. Некоторые лоялисты отказывались участвовать в переговорах, если в них будут участвовать представители ИРА. Поэтому сам факт того, что ИРА оказалась за столом переговоров, уже был значительным достижением. Как мы помним, одной из причин неудачи первой попытки мирного процесса было неучастие в нем военизированных формирований.

В70-е годы ИРА, точнее «Временная» ИРА, не собиралась участвовать в политическом процессе, хотя коммуникация с британским правительством имела место. К началу 90-х позиция ИРА претерпела серьезные изменения. Это был длительный процесс, в котором ключевую роль сыграли знаменитые голодовки членов ИРА в тюрьме в начале 1980-х годов. Формально голодовки, целью которых было добиться для заключенных-республиканцев особого статуса, не достигли своей цели: британское правительство во главе с Маргарет Тэтчер заявило, что продолжает считать их простыми преступниками. Однако поражение обернулось политическим успехом: в разгар голодовки один из голодающих, заключенный республиканец Бобби Сэндз, был избран депутатом британского парламента. Бобби Сэндз так и не занял свое кресло и вскоре умер, не прекратив голодовку, как и несколько других заключенных. В результате всего этого из террористической организации, виновной в смертях невинных людей, ИРА в глазах многих людей по всему миру превратилась в символ сопротивления империализму.

Отклик, который получила голодовка, показал руководству ИРА, что борьба политическими методами может быть более эффективной, чем насилие. Конечно, переход от вооруженной борьбы к политике был делом нелегким. Существовала опасность, что сторонники ИРА не приняли бы изменение стратегии и произошел бы новый раскол, как это уже случалось в истории организации, что, в свою очередь, привело бы к продолжению насилия. С того момента, как ИРА объявила о прекращении огня, до Соглашения Страстной пятницы прошло много времени, перемирие не раз нарушалось. Однако нового раскола ИРА не произошло, и большинство ее сторонников приняло отказ от насилия. Правда, сегодня все же существуют группы, отколовшиеся от ИРА, которые не отказались от террористических методов, но они носят маргинальный характер.

Большое значение для успеха мирного процесса имело также изменение позиции части лоялистских военизированных организаций. За годы конфликта за решеткой оказались многие боевики-лоялисты. Некоторые из них, попав в тюрьму молодыми радикалами, вышли из нее умудренными опытом и полными уверенности, что проблему надо решить мирными методами. То, что Соединенное Королевство, за которое они, по их мнению, «воевали», обращалось с ними как с преступниками, заставило многих из них критически переосмыслить политические догмы юнионизма. В то же время годы, проведенные за решеткой, придавали им моральный авторитет среди лоялистов и неуязвимость перед обвинениями в слабости и предательстве. Когда во время переговоров Иэн Пейсли созвал пресс-конференцию, чтобы обвинить лидера лоялистов в чрезмерной уступчивости, его прервали несколько бывших заключенных-лоялистов криками: «Куда ты нас ведешь, Иэн? Где твой номер, Иэн?». Они намекали на то, что, несмотря на свою радикальную риторику, Иэн Пейсли никогда не принимал участия в вооруженных столкновениях, не был заключенным и потому, в отличие от них, не мог похвастаться персональным номером заключенного. Все это сразу же было растиражировано масс-медиа и стало пиар-катастрофой для юнионистов, не принимавших мирного процесса¹¹.

Мирный процесс: победители и проигравшие 

В итоге переговоры, которые не раз оказывались под угрозой срыва, увенчались подписанием так называемого Соглашения Страстной пятницы (также известного как Белфастское соглашение). По многим вопросам в соглашении сохранялась так называемая «творческая двусмысленность» (creative ambiguity), что облегчало сторонам задачу обеспечения поддержки соглашений в собственных сообществах. По некоторым вопросам договориться не смогли и решили их оставить на будущее. Несмотря на все это, ДЮП Иэна Пейсли так и не признала это соглашение и возглавила оппозицию ему среди протестантов. Католики были, в основном, довольны документом, хотя Шинн Фейн предпочитала проявлять сдержанность в своей поддержке соглашения.

По условиям соглашения вводилась система совместного управления Северной Ирландией. Во главе исполнительной власти стоят Первый министр и его заместитель, а посты в правительстве должны распределяться между партиями, набравшими большинство голосов на выборах в Законодательную ассамблею по пропорциональной системе, таким образом, чтобы в правительстве были представлены обе общины. Голосование по наиболее важным вопросам должно проходить по принципу консенсуса между общинами, т. е. для принятия решения требуется большинство в каждой отдельно взятой общине. Это фактически означает, что ответственность за управление будут делить юнионисты и католики. Также были созданы другие органы, в основном имевшие консультативные функции и призванные обеспечивать коммуникацию между двумя частями Ирландии, а также между ними и Лондоном.

Как мы уже сказали, одна из причин неудачи Саннингдейлского соглашения заключалась в том,, что оно так и не получило поддержки избирателей. В этот раз уроки истории были учтены, и было решено провести референдум, причем он должен был пройти в обеих частях острова: на севере предметом референдума были сами соглашения, на юге – изменение конституции Ирландии, из которой должны были быть исключены территориальные претензии на Северную Ирландию. Гражданское общество Северной Ирландии организовало надпартийную кампанию поддержки референдума, которая сыграла значительную роль в его успехе. Белфастское соглашение получило одобрение 71% избирателей Северной Ирландии при явке в 81%¹². Учитывая, что политические партии были, мягко говоря, не очень активными в поддержке соглашения, эти результаты в значительной степени можно считать заслугой именно гражданского общества.

Тем не менее результаты референдума оставляли причины для беспокойства. Как показали социологические исследования, в то время как почти 99% католиков поддерживали соглашение, среди протестантов большинство было намного менее впечатляющим – 57%¹³. Это было плохой новостью для мирного процесса, но еще худшей – для Ольстерской партии юнионистов Тримбла. На выборах, состоявшихся в 2003 г., его партия потерпела неудачу: большинство протестантов проголосовало за ДЮП Пейсли, которая выступала против соглашений. Переговоры между ДЮП и Шинн Фейн о создании коалиционного кабинета не давали результатов.

Казалось, история повторяется. Однако динамика ситуации в Северной Ирландии изменилась. В итоге в 2006 г. в Сент-Эндрюсе было подписано соглашение, которое не только позволило создать новый кабинет, в состав которого вошли Шинн Фейн и ДЮП, но и разрешило вопросы, остававшиеся незатронутыми Белфастским соглашением (например, вопрос о реформе полиции в Северной Ирландии). Многие были удивлены тем, что в итоге Пейсли, чуть ли не самый бескомпромиссный политик-юнионист (один из самых известных его слоганов — «Ольстер говорит ‘нет’»), согласился делить власть с Шинн Фейн. Однако реальность была именно такова: новое правительство возглавили два человека, бывших в прошлом не просто злейшими врагами, а символами двух конфликтующих идеологий: юнионист Иэн Пейсли и республиканец Мартин Макгиннесс (пожилого Пейсли вскоре сменил на посту его однопартиец Питер Робинсон).

В целом от мирных соглашений в Северной Ирландии выиграли все стороны. Но если говорить о чисто политических последствиях, то для некоторых политических сил они оказались довольно печальными. Избиратели-католики оценили усилия СДЛП Хьюма по достижению мира не так высоко, как можно было ожидать. Уже на выборах 2001 г. оказалось, что бóльшей популярностью пользуется Шинн Фейн, даже несмотря на ее очевидную связь с ИРА, а может быть и благодаря ей. Как мы видели, партия Тримбла потерпела поражение от более радикальной ДЮП. Итак, процесс, в результате которого более умеренная партия уступила позиции более радикальным силам, имел место в обеих общинах. Не помогла даже Нобелевская премия мира, полученная Тримблом и Хьюмом. Причем, если выбор католической общины можно рассматривать как поощрение ИРА за переход к мирной политической борьбе, то электоральный успех ДЮП был поощрением более радикальной позиции партии (от которой она отказалась уже после выборов).

Все это свидетельствует о том, что участие в мирном процессе сопряжено с серьезным политическим риском для тех, кто идет на компромисс: избиратели нередко наказывают политиков за умеренность и поощряют за радикализм. Поэтому очень важно, чтобы политическая судьба мирного соглашения была как можно меньше связана с политической судьбой тех или иных политиков или партий. И именно поэтому так важна бывает поддержка мирных инициатив гражданским обществом. Это еще один урок, который можно извлечь из североирландского опыта.

Выводы и рекомендации 

Обзор динамики конфликта в Северной Ирландии позволяет выделить ряд факторов, которые могут способствовать успеху трансформации конфликтов в других регионах:

• большое значение имеет невмешательство третьих стран или консенсус между ними по решению конфликта. В Северной Ирландии практически отсутствовал элемент столкновения интересов мировых и региональных держав. Единственной сверхдержавой, участвовавшей в процессе, были США, которые были заинтересованы в разрешении конфликта и серьезно относились к своей посреднической миссии;

• важным фактором, способствовавшим разрешению конфликта, были разделяемые (хотя бы в теории) демократические культурные и политические ценности, такие как права человека, демократия, свобода совести и т. д. Конечно же, на практике все стороны конфликта нередко попирали эти ценности. Однако в целом существовало общее идеологическое поле, основанное на традициях западноевропейской демократии, которое не позволяло противостоянию выйти за определенные пределы;

• разрешению конфликта способствовало существование демократических институтов: здесь работали политики, которые были на практике ответственны перед своими сообществами и, следовательно, работали в интересах своих сообществ, а не в своих узких интересах. Правда, следует оговориться, что на деле в Северной Ирландии функционирование демократических институтов было прервано в результате введения прямого правления из Лондона. Однако эта ситуация воспринималась как временная и ненормальная всеми акторами, которые, каждый по-своему, стремились добиться возврата к нормальным демократическим институтам (хотя и представляли их по-разному) и не теряли связи со своими сообществами.

Кроме этих общих соображений, обзор мирного процесса в Северной Ирландии позволяет привести некоторые рекомендации, которые могут быть полезны для любого другого мирного процесса:

• необходимо признание субъектности различных групп, вовлеченных в конфликт. Постороннему наблюдателю стороны конфликта могут представляться монолитными, однако в действительности внутри каждой стороны могут существовать различные группы с различным восприятием и интересами. Признание существования таких разнообразных групп с уникальными подходами – условие успеха мирного процесса;

• сторонам необходимо перестать воспринимать другую сторону в рамках клише и стереотипов. Необходимо понимание мотивации противоположной стороны. Это не означает признание такой мотивацию оправданной, что невозможно по определению, ибо иначе не было бы самого конфликта. Однако требуется понимание образа мысли противоположной стороны, которое дает возможность более адекватно и реалистично просчитать свои задачи в переговорном процессе. Необходимо также понимать, что эта мотивация часто базируется не на рациональном расчете, а на соображениях, которые могут показаться «иррациональными» с сугубо прагматической точки зрения;

• другое необходимое условие успеха – инклюзивность мирного процесса, которая должна обеспечить участие всех групп и акторов, вовлеченных в конфликт. Однако инклюзивность предполагает в том числе и гибкость формата мирного процесса. Если вовлечение всех групп может вызвать проблемы в ходе мирного процесса (например, группа X отказывается от участия в переговорах, если в них участвует группа Y), то необходимо найти решения, которые позволят обойти это препятствие. Одно из возможных подобных решений – параллельное проведение переговоров на различных уровнях;

• в целях обеспечения демократической легитимности соглашения важно предусмотреть эффективную процедуру демократического голосования. Очевидно, что соглашение, не обладающее демократической легитимностью, не имеет шансов на долговечность. К конкретным формам относятся различные типы референдумов, однако возможны и альтернативные способы;

• при разработке механизмов обеспечения демократической легитимности соглашения очень важно, чтобы таковая не оказалась связанной с электоральными перспективами конкретных политических сил, которые это соглашение подписали. Как показывает пример Северной Ирландии, население может поддержать соглашение, не поддерживая при этом те политические силы, которые его заключили;

• поддержка мирных инициатив гражданским обществом может оказаться решающей, в частности на этапе процедуры демократического одобрения заключенного соглашения, как это было в случае с референдумом в Северной Ирландии.

И, наконец, следует учесть, что различные видения сути конфликта, его истории, его идеального решения и т. д., как правило, сохраняются даже после успешного завершения мирного процесса. Мирный процесс не в состоянии устранить столкновения между различными образами реальности, существующими у разных сторон конфликта. Однако, как показывает опыт Северной Ирландии, мирный процесс может способствовать созданию демократических форматов, в которых конфликт между различными концепциями прошлого так и останется конфликтом мировосприятий, не приводя к насилию и противостоянию.

————————————————————————-

⁵  Термин «националист» в ирландском контексте не имеет того оттенка радикализма, какое он имеет в постсоветском контексте; «националист» в ирландском значении слова вполне может придерживаться умеренных взглядов.

⁶  Названия «Шинн Фейн» и «ИРА» воспроизводят названия аналогичных организаций, существовавших в начале века, с которыми они не имеют непосредственной генеалогической связи, хотя считают себя их наследниками в идеологическом плане.

⁷ F. Cochrane, Northern Ireland: the Reluctant Peace, New Haven and London: Yale University Press, 2013, p.7.

⁸ R. English, Irish Freedom: the History of Nationalism in Ireland, London: Pan Books, 2007, p. 237.

⁹ Там же

¹⁰ Встреча с лордом Олдердайсом, 21 июня 2013 г. (Лондон).

¹¹ F. Cochrane, p. 181-182.

¹²  Там же, с. 198.

¹³Там же, с. 201.