Микаэл ЗОЛЯН[1]
ВВЕДЕНИЕ: ПОЧЕМУ ПРОБЛЕМА НЕПРИМЕНЕНИЯ СИЛЫ АКТУАЛЬНА
В прошлом году события в Нагорном Карабахе и, как говорили в конце 1980-ых, «вокруг него», вновь оказались, хотя и ненадолго, в центре внимания международного сообщества. Конфликт, о котором к 2016 году за пределами региона, казалось, практически забыли, вспыхнул с новой силой. Апрельская эскалация показала, что среди так называемых «замороженных» конфликтов карабахский конфликт можно назвать самым «горячим». Пока внимание международной общественности было приковано к более масштабным кризисам, таким как «украинский кризис» или гражданская война в Сирии и Ираке, оказалось, что хрупкое равновесие в зоне карабахского конфликта нарушено и регион оказался на пороге катастрофы. Хотя апрельские столкновения были остановлены, не успев превратиться в затяжную полномосшатбную войну, стало очевидно, что эскалация карабахского конфликта – вполне вероятный сценарий развития событий.
На этом фоне важной темой для обсуждения стал принцип неприменения силы и возможность его применения в контексте Нагорно-карабахского урегулирования. Для участников процесса урегулирования, в том числе для посредников – членов Минской Группы ОБСЕ очевидно, что до окончательного решения конфликта сегодня еще очень далеко. Более того, даже более или менее серьезный прорыв в урегулировании конфликта сегодня представляется маловероятным. С другой стороны, очевидно, что существующий в зоне конфликта статус кво достаточно неустойчив, и вероятность возобновления военных действий, еще несколько лет назад казавшаяся минимальной, сегодня довольно значительна. Очевидно так же, что возобновление конфликта в регионе, связывающем два основных очага нестабильности в современной Евразии – Ближний Восток и пост-советское пространство, может иметь непрадсказуемые последствия, которые могут отозваться далеко за пределами Южного Кавказа.
ПРИНЦИП НЕПРИМЕНЕНИЯ СИЛЫ:
КАК ЕГО ПОНИМАЮТ ПОСРЕДНИКИ И СТОРОНЫ КОНФЛИКТА
Апрельская война еще раз продемонстрировала те риски, которые возобновление широкомасштабного конфликта содержит для самих сторон конфликта. Хотя первой реакцией на апрельские события был подъем патриотических настроенией и определенное сплочение общества против «внешнего врага», однако со временем этот тренд сменился большей осторожностью среди властных элит. В этом отношении, повысившийся градус националистической риторики и максималистских требований может быть обманчив. Количество инцидентов на линии соприкосновения и вдоль армяно-азербайджанской границы значительно сократилось во второй половине 2016 года, а вполне аргументированные прогнозы многих экспертов о повторении апрельских событий осенью 2016 года, к счастью, не сбылись. Более того, возможно, радикальная риторика в какой-то мере призвана скрыть повышенную осторожность, которую демонстрируют власти. Среди политиков и в гражданских обществах призывы к солидарности против «внешнего врага» так же в какой-то мере уступили место определенной рефлексии по поводу происшедшего (эта тенденция в большей мере очевидна в Армении, но есть основания полагать, что похожие процессы имеют место также и в Нагорном Карабахе и Азербайджане, по крайней мере, на уровне гражданского общества и экспертного сообщества). Конечно же, это не значит, что вероятность повторения апрельских событий сошла на нет. Наоборот, вероятность новой эскалации остается довольно высокой. Именно поэтому, как стороны конфликта, так и посредники находятся в поисках формулы, которая позволила бы избежать новой эскалации в тех условиях, когда об окончательном решении конфликта думать практически не приходится (другое дело, что стороны пока представляют эту формулу по-разному: каждая из них считает, что эта формула должна в первую очередь учитывать ее интересы).
В этом контексте становится весьма актуальным вопрос о соглашении о неприменении силы. Это тем более естественно, учитывая, что принцип неприменения силы, как один из принципов карабахского урегулирования, давно уже стал составной частью философии урегулирования конфликта, лежащей в основе предложений посредников. Наряду с принципами равноправия и самоопределения народов и территориальной целостности, принцип неприменения силы упоминается как основа для урегулирования в многочисленных заявлениях стран-посредников. Так, например, в одном из последних совместных заявлений стран-членов Минской Группы ОБСЕ в Гамбурге (8 декабря 2016), посредники «напоминают» сторонам, что в основу решения конфликта должны быть положены «основные принципы Хельсинкского Заключительного акта, а именно: неприменения силы, территориальной целостности, а также равные права и самоопределение народов»[2].
Как нам кажется, важность принципа неприменения силы для мирного урегулирования самоочевидна. Думается, нет нужды объяснять, насколько такое соглашение важно для восстановления доверия между сторонами и создания предпосылок для установления прочного мира. Однако все это – теория. На практике все намного сложнее. Когда дело доходит до реальной ситуации в зоне конфикта, стороны конфликта трактуют идею неприменения силы по-разному. Как Армения, так и Нагорный Карабах не раз, в различных формулировках, высказывались за соглашение о неприменении силы. Позиция Азербайджана несколько иная. Так, в недавнем заявлении Постоянной Миссии Азербайджана в ОБСЕ говорится: «те, кто говорит о неприменении силы в контексте армяно-азербайджанского нагорно-карабахского конфликта, в первую очередь должны исключить фактор военной оккупации территорий Азербайджана»[3]. Подразумевается, что официальный Баку рассматривает нынешнюю ситуацию в зоне конфликта как оккупацию своей территории, следовательно, рассматривает применение силы как свое неотъемлимое право. В рамках этой логики отказ от применения силы рассматривается как уступка Еревану и Степанакерту, в обмен на которую армянские стороны, в свою очередь, должны пойти на значительные уступки. При этом не совсем понятно, какие именно уступки будут считаться официальным Баку достаточными для того, чтобы заключить подобное соглашение.
СОГЛАШЕНИЕ О НЕПРИМЕНЕНИИ СИЛЫ: НАСКОЛЬКО ЭТО
РЕАЛИСТИЧНО В КАРАБАХСКОМ КОНФЛИКТЕ?
Из всего вышесказанного становится очевидно, что, несмотря на активизацию дикуссии о соглашении по неприменению силы, на сегодняшний день заключение подобного соглашения маловероятно. Причины, которые затрудняют заключение подобного соглашения сегодня можно разделить на две группы – факторы, связанные с динамикой самого конфликта, и факторы, связанные с более широкими региональными, а в какой-то мере и глобальными, процессами.
Вo-первых, сама динамика конфликта сужает возможности для соглашения о неприменении силы. Вторая половина 1990-ых и начало 2000-ых характеризовались относительным спокойствием на линии соприкосновения и на армяно-азербайджанской границе, сравнительно высокой степенью дипломатической активности вокруг проблемы урегулирования конфликта, и, если не благожелательным, то, по крайней мере, нейтральным отношением властей к диалоговым инициативам местного гражданского общества и международных доноров. Возможно, в этом контексте соглашение о неприменении силы могло бы быть заключено, и могло бы принести значительную пользу процессу урегулирования. С другой стороны, даже в тот относительно спокойный период, противоречия между сторонами были настолько значительными, что они так и не смогли прийти к соглашению по каким-либо, даже второстепенным вопросам, так что и эту возможность не стоит переоценивать.
Как бы то ни было, с середины 2000-ых ситуация вокруг нагорно-карабахского урегулирования стала меняться в негативную сторону. Обострение противоречий на уровне риторики сопровождалось нестабильностью на линии соприкосновения и на армяно-азербайджанской границе и более ожесточенной информационной войной. Градус напряжения постепенно повышался. Активное сопротивление Баку нормализации армяно-турецких отношений, участившиеся инциденты на линии соприкосновения, события, связанные с экстрадицией Рамиля Сафарова в Азербайджан, стали этапами постепенной эскалации ситуации в зоне конфликта. В последние годы, после событий, связанных с Украиной и Сирией, ситуация вокруг Нагорного Карабаха вышла на новый уровень напряженности. В этих условиях переговорный процесс вокруг нагорно-карабахского урегулирования сначала приобрел иммитационный характер, а потом и вовсе сошел на нет. Естественно, в этих условиях, когда одна из сторон заявляла о намерении решить вопрос силойи на деле доказывала свою готовность к этому, а другая демонстрировала готовность нанести ответный удар, идея соглашения о неприменении силы оставалась несколько утопичной.
Нарастающая напряженность, в конечном итоге, привела к апрельским событиям. Непосредственно после «четырехдневной войны» возникло определенное оживление в сфере карабахского урегулирования. В этом контексте, среди прочих тем, стало упоминаться и соглашение о неприменении силы. При этом, на уровне официальной риторики стороны не отказывались от своих ранее озвученных позиций по урегулированию, а посредники, в основном, ограничивались расплывчатыми заявлениями об общих принципах урегулирования. Поэтому, все что мы можем сказать о переговорном процессе, в конечном итоге, всего лишь спекуляция, основанная на оценке общей ситуации в зоне конфликта и интерпретации тех отрывочных сведений, которые стали достоянием общественности.
Судя по этим скудным данным, одной из тем обсуждения в дипломатических кругах стала некая формула, которая предполагает, если так можно выразиться, усеченный вариант мадридских принципов. Сами мадридские принципы предполагают переход территорий так называемой «зоны безопасности» вокруг Нагорного Карабаха под контроль Азербайджана (при сохранении «коридора» между Арменией и Азербайджаном) в обмен на признание временного статуса для Нагорного Карабаха и определение механизма определения окончательного статуса, и все это закрепляется международными гарантиями, включающими миротворческую операцию[4]. Неприменение силы при таком раскладе подразумевается как нечто само собой разумеющееся, и обеспечивается проведением миротворческой операции. Тот вариант промежуточного соглашения, который, судя по некоторым «утечкам», рассматривался весной и летом 2016 года, предполагал обмен части «зоны безопасности» (иногда в прессе и в экспертном сообществе обсуждалась тема «одного или двух районов») в обмен на соглашение о неприменении силы и международные гарантии, а также деблокаду коммуникаций.
Существование подобных предложений так и не было подтверждено официально. Были определенные утечки в прессу и заявления политиков и официальных лиц, по которым можно было судить о том, что подобный план, иногда называемый «планом Лаврова» или «планом Путина» обсуждался. Однако, весьма трудно говорить о деталях этого плана, в частности о том, например, каков должен был быть формат гарантий безопасности, предполагали ли эти гарантии миротворческую операцию, и если да, то силами каких стран. Более того, скорее всего, даже авторы этого плана, если он на самом деле существовал, не до конца представляли себе, как будут решаться эти ключевые для урегулирования вопросы. Тем более, что ответы на эти вопросы могли послужить поводом для серьезных ранзогласий между самими посредниками.
Однако, даже если предположить, что у посредников был ответ на все эти вопросы, этого, скорее всего было бы недостаточно, для того, чтобы подобное соглашение было реализовано. Дело в том, что вся описанная выше динамика эволюции конфликта делает подобное соглашение трудно реализуемым. Фактор отсутствия доверия между сторонами, который возникает при любом конфликте, в карабахском контексте выражен очень сильно и демонстрирует тенденцию к росту: апрельские события вывели стороны на совершенно новый уровень взаимного недоверия. Причем взаимное недоверие распространяется не только на властные элиты, которые соревнуются в милитаристской риторике, но и на значительную часть общества, во всяком случае, насколько об этом можно судить по публичным заявлениям различных деятелей, прессе, социальным сетям. Более того, также не ясен ответ на вопрос, в какой мере общества доверяют собственным элитам, и в какой мере считают эти элиты легитимным представителем своих интересов. В этой атмосфере, любое соглашение, особенно соглашение о неприменении силы, которое не будет содержать решений других аспектов конфликта, будет в лучшем случае воспринято как нечто несерьезное и ненадежное, а в худшем – как попытка обмана или вынужденная уступка.
К тому же, тактика сторон на данном этапе конфликта не способствует заключению подобного соглашения. Как отмечали некоторые аналитики, апрельская «четырехдневная война» свидетельствует о том, что азербайджанское руководство перешло к тактике «войны на истощение» (war of attrition)[5]. Поскольку, по мнению Баку, Армения не собирается идти на уступки, а полномасштабная война содержит ряд рисков, судя по всему, сделан выбор в пользу тактики изматывания НКР и Армении посредством небольших вылазок и военных операций ограниченного масштаба. Естественно, соглашение о неприменении силы трудно сочетать с применением подобной тактики. Что касается Еревана и Степанакерта, то их тактика в целом ориентирована на сохранение статус-кво. При этом, учитывая позиции Баку, очевидно, что соглашение о неприменении силы возможно только при условии серьезных уступок со стороны Еревана и Степанакерта. Однако, по ряду причин, в том числе внутриполитического характера, ни Армения, ни НКР не готовы сегодня на уступки, даже минимальные. Более того, ни в Ереване, ни в Степанакерте официальному Баку не доверяют. В результате, соглашение о неприменении силы не считают настолько важным, чтобы пойти на определенные уступки во имя его достижения, именно по той причине, что существуют весьма серьезные сомнения в том, что подобное соглашение будет соблюдаться. Единственное условие, при котором это соглашение могло бы рассматриваться серьезно, по крайней мере, в Ереване и Степанакерте, это твердые международные гарантии его выполнения. Однако, здесь, мы уже подходим к другой проблеме, о которой было упомянуто выше – влиянию региональных и глобальных процессов на ситуацию вокруг Нагорного Карабаха.
НЕРПРИМЕНЕНИЕ СИЛЫ В ПОСТ-ЛИБЕРАЛЬНОМ МИРЕ: ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРЕНДЫ И ИХ ВЛИЯНИЕ НА КАРАБАХСКИЙ КОНТЕКСТ
За последние годы и в регионе, и в мире произошли значительные изменения, которые не могли не привести к переосмыслению позиций сторон в Нагорно-карабахском конфликте. Долгие годы философия миротворчества в Нагорном Карабахе формировалась в условиях того, что можно назвать либеральным консенсусом эпохи после Холодной Войны. Парадигма «Конца Истории» согласно которой конец Холодной Войны знаменовал собой торжество либеральной демократии и основанного на ней мирового порядка, была господствующей в начале 90-ых годов в мышлении политических и интеллектуальных элит не только на Западе, но и в пост-советском регионе. На этом фоне конфликты, подобные карабахскому, казались весьма прискорбным, но всего лишь отклонением от нормы, неким временным недоразумением. Обществам предлагалось решить конфликт и влиться в мощную струю мирового прогресса, основанного на ценностях демократии и свободного рынка.
Правда, скоро стало очевидно, что в мировом масштабе «конец истории» так и не наступил, но в масштабе Восточной Европы и постсоветского пространства, процесс постепенного распространения демократических ценностей продолжался, что выражалось, в частности, в процессе евро-атлантической интеграции. Конечно, существовала проблема отношений России и Запада, однако, до определенного момента Россия, казалось, также шла путем интеграции с Западом, хотя на этом пути и были определенные трудности. Даже августовская война 2008 г., в силу последовавшей за ней «перезагрузки», вскоре стала восприниматься многими как существенное, но все же временное отклонение от общего тренда. Казалось, что либеральный миропорядок, даже если он и не реализуем в мировом масштабе, постепенно становится реальностью не только в рамках ЕС, но и на пост-советском пространстве. Странам Южного Кавказа оставалось лишь решить свои местные конфликты, чтобы приобщиться к этой новой реальности.
Однако, вызовы последних лет – украинский кризис и спровоцированный им конфликт Запада и России, война в Сирии, массовая иммиграция в ЕС, глобальное распространение террористической угрозы, рост популизма и ультраправых движений поставили сложившийся миропорядок под угрозу. Среди новых трендов – растущий хаос в международных отношениях, эскалация конфликтов, пошатнувшийся авторитет международных организаций, растущий тренд на реалполитик и жесткую силу.
Все это создает атмосферу, в которой старые счеты и взаимное недоверие сторон конфликта накладывается на растущую нестабильность и непредсказуемость в глобальном масштабе. Ставка на грубую силу, в том числе и в военном аспекте, становится все более распространенной, особенно в нашем регионе. Отзвуки гражданской войны в Сирии и украинского кризиса, разгорающегося конфликта в турецком Курдистане, не способствуют стабильности в нашем регионе. Началом позитивного тренда мог бы стать процесс нормализации между Западом и Ирана, начавшейся после сделки по ядерному оружию, но и этот процесс сегодня поставлен под угрозу в результате избрания Трампа и радикальной позиции иранских консерваторов. Наконец, рост напряженности в отношениях России и Запада напрямую ставит под вопрос способность международного сообщества в целом, и в частности стран-посредников предоставить реальные гарантии выполнения соглашений. Более того, события в Крыму и на востоке Украины показали, что в новом, пост-крымском мире, нельзя рассчитывать на выполнение международных соглашения, если они не подкрепленные реальной «жесткой силой».
Все это, как и следовало ожидать, влияет на настроения в нашем регионе. Любимая фраза посредников «у конфликта нет силового решения», которая и раньше вызывала определенный скептицизм в нашем регионе, сейчас воспринимается как пустая формула, игнорирующая реальность. Сплошь и рядом мы видим, что применение силы, в ее традиционной, или в постмодернистской «гибридной» форме, если и не решает конфликты, то, во всяком случае, приносит тем, кто ее применяет, вполне ощутимые дивиденты. Если раньше, философия урегулирования конфликта опиралась на перспективу интеграции в либеральный миропорядок, то теперь возникает вопрос – а существует ли он? Если раньше требования неприменения силы подкреплялись обещаниями гарантий безопасности со стороны международного сообщества, то теперь возникает вопрос: а насколько мировое сообщество способно предоставить реальные гарантии безопасности. Если до сих пор совместные призывы посредников служили свидетельством того, что в карабахском вопросе существовует консенсус между Западом и Россией, то теперь возникает вопрос – а насколько устойчив ли этот консенсус и сохранится ли он в условиях того, что, все чаще называют «Холодной Войной 2.0»? Очевидно, что в подобной атмосфере, шансы на соглашение о неприменении силы становятся весьма призрачными.
ВЫВОДЫ
Таким образом, сегодня мы стали свидетелями того, что мировые и региональные тренды способствуют росту напряжения вокруг карабахского конфликта. Конечно же, даже в этих условиях не следует терять оптимизм. Как известно, любой кризис это не только новые вызовы, но и новые возможности. Нельзя исключать, что возросшая глобальная и региональная нестабильность как раз и станет тем стимулом, который заставит общества и власти наших стран всерьез задуматься о необходимости урегулирования карабахской проблемы. Однако, следует оставаться реалистами и понимать, что в сложившихся условиях любое соглашение, в том числе, и по неприменению силы, должно быть подкреплено настолько серьезными гарантиями безопасности.
Несмотря на все высказанные нами оговорки, совершенно очевидно, что положения о неприменении силы, несомненно, должны стать частью урегулирования конфликта. Однако, их роль не стоит переоценивать – любое соглашение о неприменении силы может быть полезно только как часть более широкого соглашения, которое предоставляет конкретные и действенные гарантии безопасности. В отрыве от подобных гарантий безопасности, соглашение о неприменении силы в лучшем случае останется декларацией о намерениях. Иными словами, комплексное соглашение об урегулировании, конечно же, должно содержать положения о неприменении силы, которое должно быть подкреплено твердыми гарантиями безопасности со стороны международного сообщества, причем механизм реализации этих гарантий должен быть максимально детальным и реалистичным.
[1] Микаэл Золян – историк и политолог из Еревана, кандидат исторических наук, доцент Ереванского государственного университета языков и социальных наук имени В. Я. Брюсова, автор многочисленных академических и аналитических работ, опубликованных в Армении и за ее пределами
[2] Joint Statement by the Heads of Delegation of the OSCE Minsk Group Co-Chair Countries, HAMBURG, 8 December 2016, http://www.osce.org/mg/287531
[3] Невыполнение Арменией резолюций Совета Безопасности ООН – серьезная угроза международному миру и безопасности, Азербайджанское Государственное Информационное Агентство, Азертадж, 23 января 2017, http://azertag. az/ru/xeber/102908240
[4] См. например заявление стран-членов Минской Группы ОБСЕ принятое в Л’Аквиле в 2009 г. http://www.osce.org/ mg/51152/
[5] Shiriyev, Zaur, Azerbaijan’s War of Attrition: A New Strategy to Resolve the Karabakh Conflict? Eurasia Daily Monitor Volume: 13 Issue: 67, 2016. Available at: https://jamestown.org/program/azerbaijans-war-of-attrition-a-new-strategy-to-resolve-the-karabakh-conflict/
