Арман НАВАСАРДЯН*
Ереван
Понятия «международная безопасность» и тесно связанная с ней «национальная безопасность» сравнительно недавно объявились в политологической лексике и специальных словарях – примерно 100 лет назад. До этого боевые столкновения назывались просто «войной» и рассматривались как антоним «миру» и примат международных отношений.
Еще в 5 в. до н.э. летописец Пелопонесской войны Фукидид определил главный принцип международных отношений следующим образом: «По закону природы, всем для правления нужна сила», а Томас Гоббс (17 в.) называет мировые отношения «войной всех против всех». Многие теоретики современных международных отношений, в том числе сторонники школы «реалполитик», заявляют, что данные принципы продолжают оставаться определяющими компонентами международной политики до сих пор.В 1815 году Венский конгресс, подводя итоги наполеоновских войн, сформировал систему сдерживания и баланса европейских сил, целью которой был запрет на развертывание военных действий.
Государственные мужи с той же целью прилагали усилия в стенах Лиги наций, подписав договор Бриана-Келога в надежде избежать рисков войны в национальной политике.
Сейчас, с высоты 21 века эксперты снисходительно относятся к архитекторам системы национальной безопасности тех лет, которые оказались не в силах уберечь человечество от Второй мировой войны. Но именно уроки той трагедии стали платформой для создания Организации объединенных наций (ООН), которая «полна решимости избавить грядущие поколения от угрозы войны, которая дважды принесла человечеству невыразимое горе». Правда, ООН не удалось обеспечить полную национальную безопасность своим членам, но она не раз блокировала попытки развернуть широкомасштабные войны между государствами.
Тем не менее, в период после холодной войны были созданы и получили институциональное оформление механизмы систем национальной безопасности, в основу которых заложены практически те же задачи и идеи – защита государства и народа от внешних угроз, обеспечение мира, свободы, конституционных прав.
Распад Советского Союза и двуполярного мирового порядка привел к кардинальному изменению всей системы национальной безопасности, добавив к имеющимся угрозам новые. Терроризм, организованная преступность, наркобизнес, изменение климата, киберугрозы и прочее.
Сейчас терроризм превращается из локального явления в транснациональное зло, как по составу участников, так и географии террористической деятельности. Идеологической платформой транснационального терроризма стал радикальный вариант исламского фундаментализма или джихадизм, целью которого является создание мирового халифата по законам шариата.
Шестилетняя сирийская война против Исламского государства, судя по всему, близится к завершению. Но это не означает, что ИГИЛ исчезнет. Уходящие с поля боя исламисты-террористы переходят в подполье, растворяясь в мирном народонаселении по всей Евразии. Ни одна страна не застрахована от этой «зеленой» чумы. Мы считаем,что главной угрозой национальной безопасности государства является терроризм.
Эффективная реализация безопасности обусловлена современными глубинными геополитическими процессами и международными отношениями. Экономическая и информационная глобализации, появление новонезависимых государств, кризис классических наций-государств – все это постепенно сводит на «нет» водораздел между внутренней и внешней политикой государств.
Это в свою очередь ставит перед дипломатией, которая функционирует в меняющейся парадигме международной среды, новые, крайне сложные задачи. Проблемы, перед лицом которых оказываются государства, приводят к созданию нового инструмента внешней политики – публичной, демократической или мегафонной дипломатии (public diplomacy). Впервые она была запущена в 70-х годах прошлого века американским Комитетом Мерфи, в функции которого входила пропаганда внешней политики, гуманитарный обмен и защита американской идеологии. В последнее время чаще используется понятие гражданская дипломатия (citizen diplomacy).
Публичная дипломатия породила множество акторов мировой политики, число которых растет во всем цивилизованном мире. Дипломатические службы всех стран активно сотрудничают с этими акторами и их организациями.
Благодаря сотрудничеству государственных и неправительственных акторов формируется особая система отношений. В результате мировой политики, сотрудничества государственных и неправительственных акторов в дипломатической сфере сложился своеобразный симбиоз, тандем. Теоретики дипломатии называют это катализаторской или каталитической дипломатией (catalytic diplomacy).
Дипломатия-катализатор предполагает наличие таких признаков, как оперативная адаптация к меняющимся реалиям, параллельно приверженности собственным интересам — привлечение на свою сторону оппонентов, а также проявление гибкости в отношении меняющихся реалий. Таким образом, дипломатия перестает осуществлять государственную политику классическими методами.
Будучи неспособным рефлексировать одновременно на все вызовы, умелый дипломат расширяет круг своих контактов, общается с частными лицами и организациями, оптимизирует возможности изыскания информации.
Дипломат, работающий в режиме дипломатии-катализатора, должен обладать характеристиками координатора и «собирателя» идей. От него требуется, с одной стороны, выявлять и мобилизовывать неправительственные средства во имя государственных интересов. С другой стороны, ему нужно правильно сориентироваться, в какой момент и как следует предоставить дипломатические средства публичным акторам, функционирующим в пространстве международных отношений.
Апробированными методами дипломатии-катализатора являются «мягкая сила» (soft power) и «умная сила» (smart power), автором теории которых стал Джозеф Най. (Кстати, в деле основания и развития теории «мягкой силы» велика роль и нашего соотечественника, именитого американского дипломата армянского происхождения Эдварда Джереджяна).
Применение дипломатии-катализатора во внешней политике государств набирает обороты во многих странах. Во внешнеполитических ведомствах создаются департаменты публичной дипломатии. Хотя некоторые страны с трудом мирятся с публичной дипломатией или дипломатией-катализатором во внешнеполитической сфере. Государства, которые торпедируют совмещение государственной и неправительственной дипломатии, как правило, оставляют негативный след в решении своих внутренних и внешних задач.
Доказано, что под предлогом соблюдения режима конфиденциальности, министерства ИД зачастую просто скрывают свой низкий профессиональный уровень и оплошности. В авторитарных и тоталитарных странах сложно представить наличие дипломатии-катализатора, особенно, в странах, которые только недавно стали субъектами международного права. Публичная дипломатия находится в прямой пропорции к демократической структуре государства.
Если до сих пор главным и определяющим фактором национальной безопасности была жесткая сила (hard power) и ее применение, то в нынешних условиях общей взаимозавязанности, глобализации и интеграции политика силы зачастую выглядит анахроничной. В то же время, было бы неверно полагать, что применение «жесткой силы» стало достоянием истории. Великие державы, обладающие ядерным оружием и иными ресурсами, в большей степени склонны к применению жесткой силы.
Получается парадоксальная ситуация. Ни одна из держав, обладающих мощным военным потенциалом, не желает перейти рубикон и первой нажать на смертоносную кнопку. В конечном счете выигрывает тот, кто применяет умную силу, главным средством которой является дипломатия-катализатор.
Изучение новых методов и методологий дипломатии доказывает, что для обеспечения национальной безопасности, помимо военных, экономических, социальных, идеологических факторов, сверхважно и активное применение дипломатии-катализатора во внешней политике и международных отношениях.
* Заведующий кафедрой мировой политики и международных отношений Армяно-российского (Славянского) университета, Чрезвычайный и полномочный посол, кандидат политических наук, доцент
