Насильственное перемещение в нагорно-карабахском конфликте. Возвращение и его альтернативы: взгляд из Армении

Артак АЮНЦ

Ереван

Введение

Насильственное перемещение всегда было значительной проблемой для армян на протяжении истории народа, включая трагические события начала и конца двадцатого века. В начале прошлого столетия сотни тысяч армян были вынуждены бежать из родных мест в Османской Империи и стали беженцами; около полутора миллионов стали жертвой резни. В конце века сотни тысяч армян были вновь вынуждены покинуть свои дома, теперь в Советском Азербайджане. Как и их предшественники, часть которых переехала в Советскую Армению после окончания Второй Мировой Войны, перемещенные лица из Азербайджана нашли приют в Советской Армении, вскоре ставшей независимой Республикой Армения. Эта массовая депортация явилась следствием напряженной ситуации вокруг Нагорного Карабаха (НК) и последующей войны с азербайджанцами, в результате которой  погибло около 30 тысяч человек, десятки тысяч были ранены и сотни тысяч стали беженцами/внутренне перемещенными лицами (ВПЛ) с обеих сторон.

 

 

2. Классификация армянских беженцев и основные этапы депортации

В Армению прибыло несколько потоков беженцев из Азербайджана. Первая группа беженцев числом около 20 тысяч человек была вынуждена бежать после погромов Сумгаите (вблизи Баку) в феврале 1988 года, когда более 20 местных жителей-армян были убиты и сотни получили ранения. Вторая и наиболее крупная волна беженцев, появившаяся во второй половине 1988 года и продолжавшаяся до конца 1989 года, вобрала в себя около 215000 беженцев. Третья волна (около 45000 человек) явилась результатом насилия в центральной части Баку в 1990 году.[1]

 

В 1991 году, вследствие последнего этапа операции “Кольцо”[2], оставшаяся часть   жителей армянонаселенных территорий, примыкающих к Нагорно-Карабахской Автономной Области (НКАО), Шаумяновского района (около 12000 человек) и Геташенского подрайона, включая села Геташен и Мартунашен (около 5100 человек), была вынуждена покинуть эти места.[3]

 

Кроме того, в Армении было еще около 70 тысяч ВПЛ, эвакуированных во время войны 1992-1994 годов из сел, расположенных близ границы с Азербайджаном^[4]. Приграничные села на северо-востоке Армении периодически подвергались ракетному и артиллерийскому обстрелу со стороны Азербайджана в период войны и даже спустя короткое время после прекращения огня. Тем не менее, большая часть населения, относящаяся к категории ВПЛ, вернулась в свои дома в течение нескольких лет после прекращения огня. В настоящее время основная часть ВПЛ – это люди из армянских территорий, которые оккупированы Азербайджаном. К таковым относится село Арцвашен (3000 человек).

 

Таким образом можно различить три основные группы перемещенных лиц-армян:

 

—     Беженцы из непосредственно Азербайджана (они составляют большинство перемещенных лиц в Армении, около 280000 человек);

—     Беженцы с севера бывшей НКАО, где армяне составляли подавляющее большинство (Шаумяновский район, Геташенский под-район) и непосредственно НКАО (восточная часть Мартунинского района и северная часть Мартакертского района, в настоящее время находящихся под азербайджанским контролем (около 20000 человек))[5];

—     ВПЛ (около 70000 человек)[6].

 

Всего по окончании войны в 1994 году было около 360000 армянских беженцев и ВПЛ^[7].

 

По имеющимся данным, около 28 тысяч армянских беженцев из Азербайджана обменяли свои дома и квартиры, в то время как  4 тысячи семей поселились в жилищах, оставленных азербайджанцами, вынужденных покинуть Армению[8]. Такие цифры объясняются тем, что армянская община, вынужденная покинуть Азербайджан, была приблизительно в два с половиной раза более многочисленной, чем азербайджанская община, перемещенная из Армении.

 

Таким образом, не представлялось возможным с точки зрения численности, не говоря уже о материально-технических причинах, организовать прямой имущественный обмен между перемещенными общинами. Тем не менее, одной из интересных особенностей обмена населением в тот период были как спланированные, так и спонтанные обмены сельского населения, облегчившие расселение компактных сельских общин в новой среде. В качестве примера можно упомянуть обмен мирным населением в 1989 году между жителями азербайджанского села в еще Советской Армении – Кызыл Шафаг, расположенного в Калининском районе (ныне Лорийский марз), и армянского села в Азербайджане – Керкендж Шамахинского района.[9] Имеются несколько других аналогичных примеров подобного обмена, главным образом на северо-востоке и юге Армении.

 

 

3. Вопросы социальной адаптации и интеграции перемещенных лиц

 

С помощью различных агентств ООН (УВКБ-ООН, МОМ, МПП) и других  агентств развития, таких как АМР США, и совместно со специализированными структурами – Норвежский совет по беженцам, Датский совет по беженцам, Католичеческая служба помощи, “Международная женская помощь” и др.,   Армянский комитет по вопросам беженцев[10] был вынужден решать, возможно, самую неотложную гуманитарную проблему в независимой Армении. Беженцы и внутренне перемещенные лица были размещены в гостиницах, общежитиях, брошенных жилых строениях, предприятиях, школах, санаториях, больницах и других зданиях. Их распределили по всей стране и разместили там, где имелись в наличии соответствующие постройки.

 

Армянскому государству пришлось иметь дело с последствиями перемещения в результате разрушительного Спитакского землетрясения, принесшего смерть более чем 25 тысячам человек, и в условиях блокады со стороны Турции. Основные проблемы, вставшие перед беженцами, были связаны с социально-экономическими, языковыми, культурными и правовыми вопросами. Общая стратегия государства была направлена на их интеграцию в армянское общество через натурализацию. Это был нелегкий процесс, поскольку “…предоставление гражданства не могло решить самые разнообразные актуальные проблемы беженцев: жилье, образование, занятость, равенство и социализация”[11].

 

Беженцы из Азербайджана были преимущественно горожанами, причем 81% из них покинули крупные города (Баку, Кировабад, Сумгаит), 16%  — из средних и малых городов (Шамхор, Ханлар, Мингечаур, и др.), и только 3% — из сельской местности. Среди людей из Баку было много профессионалов, занимавших технические и управленческие должности в нефтяной индустрии или работавших в системе образования. Хотя точные данные отсутствуют, известно, что большая часть бакинских беженцев  оказались в сельских местностях Армении, к примеру, в южной провинции Сюник, в совершенно иных условиях по сравнению с их прежней жизнью в городах Азербайджана[12].

 

Беженцев в Армении можно подразделить на группы по категории расселения:

a)      перемещенные лица, оставшиеся в местах въезда;

б)   те, кто переехал в другие места в Армении, однако не смог адаптироваться в новой для себя социальной среде;

в)  те, кто выехал в третьи страны Ближнего зарубежья (преимущественно в Россию) и на Запад (в основном в Соединенные Штаты).

 

На начальном этапе перемещения беженцы старались адаптироваться к своей новой среде и удовлетворять элементарные потребности без дальнейшей оценки своих собственных предпочтений. На более поздних этапах беженцы должны были решить, продолжать ли жить в новой для себя среде или поменять ее на что-либо другое, более приемлемое для проживания, либо покинуть страну. В Армении этот этап продлился до конца 1990-х, когда исход беженцев из страны приостановился.

 

Согласно некоторым оценкам, основанным на экспертных опросах в Армении, около одной трети беженцев, перемещенных в Армению, выехали в другие страны после того, как поначалу обосновались в республике. Если в случае с процессами переселения в самой Армении основными были географические и психологические мотивы, то в случае с переездом в третьи страны главными были социально-культурные и экономические факторы, причем плохое знание армянского языка сыграло  здесь решающую роль.

 

Начало второго этапа адаптации пришлось на первые месяцы 1992 года. Одни решили остаться в местах первоначального заселения, поскольку смогли найти жилье (в основном пустующие или покинутые здания), в то время как другие уехали из таких мест в поисках лучшей среды для проживания. Это были беженцы из промышленных городов и районов, которые были расселены в сельских местностях в Армении после депортации. В конце концов, крупные группы переселились в Ереван, Абовян, городские зоны Араратской долины[13].

 

Авагян приводит ряд других институциональных препятствий, вставших на пути интегрирования беженцев в общество: отсутствие закона о беженцах в течение более семи лет после того, как прибыла последняя волна беженцев (главным образом из-за отсутствия закона о гражданстве), недостаток необходимой компетенции и опыта у соответствующих организаций и деятелей, занимающихся социальной адаптацией беженцев, высокий уровень безработицы вследствие тяжелого экономического положения, а также острый недостаток питьевой воды, электричества и отопления до конца зимы 1995 года[14].

 

Однако были и определенные факторы, облегчающие интеграцию беженцев: общая этно-культурная основа и история, восприятие суверенной Армении как национальной родины, наличие крова, в частности, это касается тех беженцев, которые смогли продать свое имущество в Азербайджане или обменять его на имущество в Армении[15].

 

В конечной фазе социальной адаптации переселение в среде беженцев подошло к своему завершению. Последним краеугольным камнем этого явилось принятие Закона о гражданстве в 1995 году и Закона о беженцах в 1999 году, которые способствовали интеграционному процессу, в конце концов, дав определение до той поры неясной правосубъектности беженцев.

 

Процесс (добровольной) натурализации начался в конце 1995 года, в результате которого к 2004 году натурализовалось около 65,000 беженцев из Азербайджана. Однако натурализация еще не завершена, в этом процессе имели место и пробуксовки: “…ВКБ-ООН поддерживал процесс, оказывая финансовое и материальное содействие соответствующим государственным структурам в вопросах управления и бумажной работе. Поначалу по этому поводу обратилось сравнительно небольшое число беженцев, главным образом из-за недостаточной осведомленности о праве на натурализацию и необходимых процедурах. В 1999 году ВКБ-ООН совместно с правительством начал информационную кампанию среди беженцев в целях повышения их осведомленности об этой возможности. Частично благодаря этой кампании их число резко пошло вверх. Еще одна побудительная причина для натурализации появилась после июля 2000 года, когда бывшие советские паспорта уже не могли использоваться для выезда за пределы Армении.”[16]

 

В числе причин нежелания беженцев натурализоваться были опасение потери гуманитарной помощи или получение годности для призыва в армию после натурализации, а также убеждение, что таким образом будет утеряно право на компенсацию за имущество в Азербайджане.

 

Хотя некоторые из этих опасений, связанных с гуманитарной помощью или призывом в армию,[17] были верны, другие оказались беспочвенны и были даже опровергнуты дополнительными законами, такими как “Закон Республики Армения о правовых и социально-экономических гарантиях лицам, депортированным в 1988-92 годах из Азербайджанской Республики и получившим гражданство Республики Армения” от 6 декабря 2000 года. К примеру, Статья 5 гласит: “Депортированные и получившие гражданство Республики Армения лица, проживающие во временном жилье (гостиницы, общежития, дома отдыха, пансионаты, санатории и др.), освобождаются от внесения установленной платы за проживание, за исключением оплаты электроэнергии и коммунальных расходов”. Статья 6 гласит следующее: “При решении вопроса компенсаций за имущество, оставленное в Азербайджанской Республике лицами, депортированными из Азербайджанской Республики, возмещается также стоимость имущества депортированных и получивших гражданство Республики Армения лиц”[18].

 

Как пишет Казарян, “…хотя беженцы часто чувствуют себя униженными или оскорбленными, они все еще принимают ценность статуса беженца. С другой стороны, “синий” паспорт граждан Армении подразумевает ничто иное, как право голосовать — привилегия, которая их мало заботит. Причина, по которой эти люди считают свой статус беженца бесценным, – это надежда на получение помощи, защиту их интересов и определенная уверенность, что их не выгонят из общежития. Иными словами этот кусок бумаги [удостоверение беженца, выданное правительством Армении] обеспечивает их существенными выгодами”[19]. Наиболее ценным аспектом статуса беженца для многих была полезность в вопросе получения проездных документов, позволяющих выезжать за рубеж.

 

Беженцы все еще продолжают сталкиваться со многими другими социально-экономическими и культурными проблемами на пути полного интегрирования в общество, несмотря на процесс натурализации и другие необходимые меры (предоставление временного крова, гуманитарная помощь, политика социального обеспечения, и т. п.), предпринимаемые правительством Армении и международными организациями.

 

По мнению директора Сахаровского центра по правам человека Армении Левона Нерсисяна, проработавшего с беженцами многие годы: “…проблемы, препятствующие успешной интеграции армянских беженцев из Азербайджана, можно легко разделить на две группы: социально-экономические и культурные … Социально-экономические проблемы в основном касаются обеспечения беженцев постоянным жильем, занятостью и доступом к социальному обеспечению и здравоохранению”[20].

 

По разным оценкам, в Ереване имеются от 980 до 1100 семей беженцев и натурализованных беженцев, а в районах Армении таких семей от 686 до 1000 (насчитывающих чуть менее 5000 человек), которые все еще живут во временных жилищах и нуждаются в постоянном жилье. Еще 5000 семей живут с родственниками или в расширенном составе семьи, или снимают жилье.[21]

 

Несколько тысяч армянских ВПЛ также имеют проблемы с жильем. Им уделялось сравнительно мало внимания из-за того, что они составляли малую часть депортированного населения. Люди, относящиеся к категории ВПЛ, в основном находятся в сельских районах на северо-востоке Армении на определенном расстоянии от крупных городов. Недавно жители расположенного на северо-востоке РА села Драхтик, вынужденные покинуть село Арцвашен (ныне оккупированного Азербайджаном), провели демонстрацию в Ереване для осуществления недавно принятой государственной программы по улучшению жизненных условий ВПЛ. Демонстранты заявили, что ВПЛ игнорируются правительством и международными организациями по сравнению с беженцами и другими уязвимыми группами.[22]

 

Также существуют определенные культурные вопросы. Беженцы из Азербайджана были преимущественно русскоговорящими, армянским они владели плохо, что ограничивало их возможности в трудоустройстве на армянском рынке. Еще один фактор, все еще тормозящий процесс интеграции, состоит в том, что большинство беженцев – пожилые люди, получающие низкие выплаты по социальному страхованию, а также те, которые в вопросах выживания уже долгое время зависят от помощи УВКБ-ООН и других международных организаций.[23]

 

“Некоторые [беженцы] даже признаются, что теперь не имеют родины. Они это объясняют тем, что после перемещения они не обеспокоились своим утерянным имуществом, понадеявшись на то, что Армения встретит их “распростертыми объятиями”. Однако теперь, прожив одиннадцать лет в состоянии “между беженцами и гражданами”, они жалеют об охвативших их поначалу “патриотических” чувствах и “высоких” ожиданиях. Они глубоко обижены, в особенности тем, что местные, “исходя из [своей местной] националистической идеологии”, относятся к ним как к “отуреченным”[24] армянам.”[25]

 

Однако в среде беженцев есть и другие настроения: “Ты не сможешь стать полноценным членом общества или соответствующим образом интегрироваться в него, если ничего не делаешь и ждешь, когда кто-то другой сделает работу за тебя”, — говорит Анна Гукасян, бывшая беженка, а ныне — лидер “Аграриев,” НПО, оказывающего помощь беженцам в сельских районах. Она добавляет: “[Беженцы] должны понять, что советская эра прошла, и назад пути нет, что для того, чтобы интегрироваться, ты должен сделать усилия, у тебя должно быть  желание сделать это.” Или, “…мы не должны позволить, чтобы статус “беженца” стал нашим образом жизни и был передан по наследству нашим будущим поколениям, — говорит 37-летний Артур Геворков, — я не хочу, чтобы мои дети назывались “беженцами” и чувствовали себя чужими или низшими в среде своих сверстников. Да, однажды мы стали беженцами, но теперь мы граждане и Армения  — наша новая родина.”[26]

 

Хотя многие беженцы все еще живут в плохих экономических и социальных условиях, в частности в городских зонах, многие из них, в особенности, второе поколение семей беженцев, смогли начать новую жизнь на родине, изучая армянский в школе, заключая браки с местными и адаптируясь к новой среде. Многие местные неправительственные организации, такие как “Фонд беженцев”, “Фонд Сахарова”, “Беженцы и международное право”, “Миссия – Армения” и “Союз беженцев” также оказывают разнообразное содействие беженцам.

 

 

4. Возвращение и другие возможные сценарии

 

В то время как для многих политиков и комментаторов конфликты и мирные процессы – это темы политического дискурса, для насильственно  перемещенных лиц последствия насилия имеют гораздо большее значение, чем политические нарративы, затрагивая фундаментальные человеческие потребности. Для них это экзистенциальный вопрос. И при том, что право на возвращение само по себе нерушимо, оно подвергается серьезным ограничениям даже когда имеется формальное мирное соглашение и “противная сторона” согласна принять возвращение. Что же тогда говорить о конфликтах, где соглашения – эфемерны, и альтернативы возвращению кажутся более легко осуществимым решением проблемы перемещения”^[27]?

 

Существуют три подхода к проблеме перемещения, два из которых, а именно интеграция и переселение, уже обсуждались в армянском контексте. Третий путь – добровольное возвращение в места прежнего проживания – наиболее неоднозначный и сложный вопрос среди многих других проблем в Карабахском конфликте: он подразумевает возвращение азербайджанцев в Нагорный Карабах и окружающие территории, и возврат армян и азербайджанцев в Азербайджан и Армению соответственно.

 

Возвращение азербайджанцев в Нагорный Карабах остается наиболее нереалистичной альтернативой по ряду причин. Прежде всего, вопреки тому, что в 1994 году было подписано соглашение о прекращении огня между армянами и азербайджанцами (за последние годы регулярные нарушения соглашения значительно возросли), мирные переговоры, ведущиеся при посредничестве Минской Группы ОБСЕ не привели к какому-либо мирному соглашению, способному заложить основы для потенциальной возможности решения вопроса перемещения. Во-вторых, возвращение в условиях полного отсутствия доверия попросту нежизнеспособно.

 

В Армении возвращение армян в Азербайджан редко рассматривалось как путь решения проблемы беженцев даже в долгосрочной перспективе. Возвращение армян воспринимается широкими слоями общества как невозможный вариант до тех пор, пока не будет достигнуто всеобъемлющее мирное соглашение по Нагорному Карабаху. Такое же отношение к возможному возвращению азербайджанских беженцев в Нагорный Карабах, которое прямым образом увязывается с определением будущего статуса Нагорного Карабаха, как предварительное условие для возможных сценариев возвращения. Армяне рассматривают статус как единственную гарантию безопасности армянского населения Карабаха, поскольку угрозы безопасности  наряду с вопросами идентичности воспринимаются как основные причины конфликта в Нагорном Карабахе, требующего решения до возвращения азербайджанских беженцев. Вопрос возвращения азербайджанцев в Армению никогда не был предметом обсуждения в Армении.

 

Безопасность остается вопросом первостепенной важности для армян в мирном процессе. В начале конфликта территория рассматривалась как главный компонент безопасности армянского населения Нагорного Карабаха, что привело к созданию того, что называется “буферной зоной” или “зоной безопасности”, в виде контроля над семи районами вокруг Нагорного Карабаха. Это восприятие осталось неизменным вплоть до последнего времени, когда воинственная риторика стала намного чаще звучать в Азербайджане. Это привело к радикализации позиции армян, которые значительно чаще стали называть территории вокруг Нагорного Карабаха освобожденными. Как отмечает Грин: “…Двойственность подхода к политическому урегулированию в Армении и Нагорном Карабахе возрастает по мере понимания, что мир будет означать отказ от большой “повязки” — азербайджанской территории. Перед Арменией стоит дилемма “земля за мир” с ее аппетитом удержания завоеваний, растущего с каждым прошедшим годом”.[28] В свою очередь “освобожденные территории” все меньше воспринимаются как зона безопасности и все больше – как составная часть Нагорно-Карабахской Республики (НКР). Это соответствует настроениям большой части населения и нескольких националистических политических партий в Армении. Подобный жесткий подход, отрицающий возможность возвращения примыкающих к Нагорному Карабаху территорий Азербайджану, или того, что азербайджанцы когда-либо смогут вернуться на эти территории, получает все более широкую поддержку среди армян, что главным образом объясняется  числом инцидентов на линии соприкосновения и угрозами Азербайджана прибегнуть к войне для изменения статус-кво.

 

В конечном счете, безопасность может также быть обеспечена посредством статуса. В докладе Международной кризисной группы за 2009 сказано: “Наиболее спорным вопросом, однако, является окончательный статус региона. Было определенное продвижение в направлении определения “промежуточного статуса” для НК, но Азербайджан продолжает настаивать, что в правовом отношении он  всегда должен оставаться  частью его территории, в то время как Армения (и де факто власти НК) настаивает, чтобы жители региона имели право на определение своего собственного статуса – в составе Армении или в качестве независимого государства.”^[29] В целом последнее утверждение приемлемо для  умеренно настроенных элит в Армении. Будущий статус и безопасность Нагорного Карабаха воспринимается как некий пакет вкупе с контролем над двумя районами между Арменией и Нагорным Карабахом – Лачином и Кельбаджаром. В Армении нет общего понимания относительно возвращения территорий вокруг Нагорного Карабаха; однако, имеется консенсус, что есть районы, которые не могут быть возвращены (Лачин), или которые будет очень трудно возвратить (Кельбаджар) при любом сценарии решения конфликта, что означает, что остальные пять районов – Агдам, Физули, Джебраил, Кубатлы и Зангелан – это менее спорные территории с точки зрения их возвращения под азербайджанскую юрисдикцию.

 

Наилучшей гарантией безопасности для армян  является статус, понимаемый как международное признание НКР в качестве независимого государства. “Если независимость [признание] не является скорейшей перспективой, то иные гарантии могли бы позволить Степанакерту содержать армию; включать в себя полную демилитаризацию окружающей территории; международные гарантии безопасности и определение роли Армении как гаранта безопасности”[30]. Этот подход считается приемлемым среди многих умеренно настроенных деятелей в армянской политической элите.

 

Перспектива возвращения азербайджанцев в Нагорный Карабах считается армянами весьма нежелательной и несправедливой; по их мнению, этот вопрос подлежит рассмотрению после того как будет внесена ясность в вопросе окончательного статуса Нагорного Карабаха. В армянском понимании имеется четкое разграничение между причинами и последствиями конфликта; при этом подразумевается, что если при урегулировании к последствиям (таким как перемещение населения) обратиться до решения причин (таких как безопасность и идентичность), то прежний цикл конфликта может повториться. Одним из основных препятствий для этого является ежедневно разрушающееся доверие между сторонами конфликта, что угрожает даже тому хрупкому перемирию, которое у нас есть сегодня. По мнению Тоала: “…Так как и в Армении, и в Азербайджане ощущается недостаток доверия, в настоящий момент на процесс возвращения нельзя возлагать большие надежды. Ситуация на Кавказе отличается от Балкан и другой важной характеристикой, подавляющей рост доверия… На Кавказе не существует эквивалента механизму ответственности и правосудия. Цена этого отсутствия уже достаточно высока и остается грузом на возможности примирения”[31].

 

С армянской точки зрения, в «Мадридских принципах»[32] — пакете, предлагаемом посредниками на переговорах с 2004 года, – четко обозначены конкретные вопросы, связанные с последствиями войны, включая такие пункты как «возврат территорий вокруг НК под азербайджанский контроль» или «право всех внутренне перемещенных лиц (ВПЛ) и беженцев вернуться в места их прежнего проживания», в то время как вопросы, затрагивающие будущий статус НКР, представлены в достаточно расплывчатых формулировках: «промежуточный статус для Нагорного Карабаха, предусматривающий гарантии и самоуправление»; «коридор, связывающий Армению и Нагорный Карабах»; «заключительное определение окончательного статуса НК посредством юридически обязывающего волеизъявления». Без ясных механизмов имплементации и процедур для армян будет трудно почувствовать, что потребность в безопасности  удовлетворена в обсуждениях, будь то промежуточного или окончательного статуса. «Технология» урегулирования – значительно более широкий вопрос, чем сами принципы.

 

“Мадридские принципы» подверглись с самого начала резкой критике, как со стороны армян, так и азербайджанцев, очевидно, по разным причинам. Некоторые вопросы яростно оспариваются в Армении и в Нагорном Карабахе; особенно это касается ширины Лачинского коридора и возвращения азербайджанских ВПЛ и беженцев в Нагорный Карабах до определения окончательного статуса. Армяне продолжают придерживаться мнения, что уступки, требуемые данным соглашением,  подрывают национальные интересы Армении и Нагорного Карабаха. Наиболее спорный пункт, по всей видимости, относится к небольшому, но значительному изменению, внесенному в текст: вместо “референдума  или голосования населения для определения окончательного правового статуса” – “окончательный статус Нагорного Карабаха, который должен быть определен в будущем юридически обязывающим волеизъявлением”.[33] Референдум воспринимается как ключевой элемент в будущих обсуждениях относительно необходимости безопасности.

 

В недавнем опросе[34], проведенном в Армении и Нагорном Карабахе относительно внутренне- и внешнеполитических вопросов, среди прочих компонентов общего мирного соглашения,  отношение к потенциальному возвращению азербайджанских ВПЛ наиболее негативное после перспективы возврата территорий, прилегающих к Нагорному Карабаху. С другой стороны, нарушения режима прекращения огня были упомянуты в качестве единственного наиболее существенного фактора, ведущего к возрастанию недоверия.

 

Что касается рамок для воображаемого возвращения в Нагорно-Карабахском конфликте, вычерченных Джерардом Тоалом в данном издании, возвращение азербайджанского меньшинства (ВПЛ) в Нагорный Карабах или большинства – в Лачин и Кельбаджар не рассматривается в Армении как нечто реальное без четких механизмов статуса и международных гарантий в возможном рамочном соглашении. Даже если в соглашении будет предусмотрен референдум для определения статуса НКР[35], в нынешней враждебной ситуации трудно представить условия, в соответствии с которыми армяне согласились бы на возвращение азербайджанцев. В армянском дискурсе относительно мирного процесса этой теме уделяется мало внимания.[36] Как считает Тоал, “…процесс возвращения на какую-либо оспариваемую территорию в НКР, будет разве что символичным. Даже в Боснии, где международное сообщество обладало подлинной властью, возвращение во многих (хотя и не всех) местах часто имело символический характер.”[37] Тем не менее, одним из основных предварительных условий для возможного возвращения в оставшиеся пять районов, прилегающих к Нагорному Карабаху, в армянском дискурсе является признание властей НКР как равноправной стороны в переговорах с полномочиями обсуждать вопросы, связанные с проблемами границ и возвращения.

 

Возвращение азербайджанцев далее осложняется и тем, что многие армянские беженцы из Азербайджана переселились в такие районы как Лачин и Шуши, в которых до конфликта компактно проживало азербайджанское население. Нужды и права этих людей в самой НКР и в территориях вокруг нее также должны рассматриваться в соответствии с Конвенцией о беженцах 1951 года, согласно которой беженцы и перемещенные лица наделяются и правом не возвращаться, а переселяться в место по их выбору.[38]

 

В Азербайджане  условия жизни и интеграции ВПЛ продолжают оставаться ужасающими во многих случаях. Несмотря на политические манипуляции с проблемой перемещения, в Азербайджане также обсуждаются альтернативы возвращению: “…политика властей и правила на месте приравнивают интеграцию и улучшение жизненных условий с отказом от своего родного дома. Многие считают, что единственный путь для улучшения их жизненных условий – это возвращение домой. Они живут с ложной надеждой на то, что однажды они вернутся, и все волшебным образом возвратится к прежнему нормальному состоянию. Однако… улучшение жизни ВПЛ наверняка поощрит и поможет им вернуться домой, если когда-либо представится такая возможность. ВПЛ вернутся к своим разоренным общинам, которые им придется восстанавливать, и им нужно будет в этом помочь.”[39]

 

Армянские беженцы в целом не выказывают интереса к возвращению в Азербайджан. Они не вернутся в Азербайджан, даже если всеобъемлющее рамочное мирное соглашение предусмотрит такую возможность. Травма прошлого чрезвычайно негативного опыта и трагические события в Сумгаите, Баку, Кировабаде (Гяндже) и других местах  все еще свежи в их памяти, и это накладывается на глубокое многолетнее недоверие, что будет очень трудно преодолеть в ближайшем будущем. Однако некоторые беженцы оптимистично настроены относительно их возвращения в Шаумян и Геташен, считая эти районы этно-территориальными единицами НКР, а также в Мартакерт и Мартуни, ныне находящиеся под азербайджанским контролем. Они подчеркивают, что это может оказаться возможным, но лишь в том случае, если эти территории подпадут под юрисдикцию НКР.

 

Только одна группа, Ассамблея азербайджанских армян, в настоящее время призывает к возвращению армянских беженцев в Азербайджан; тем не менее, эта позиция в основном озвучивается по политическим причинам в качестве противовеса соответствующим голосам с азербайджанской стороны.[40] Симметрия часто рассматривается в качестве необходимого условия для возвращения, т. е. нет возвращения армян — нет возвращения азербайджанцев. Они аналогичным образом против возвращения Нагорного Карабаха под контроль  Азербайджана, поскольку они не верят, что правительство этой республики желает или способно защитить их права наравне с гражданами азербайджанцами. Один ВПЛ задал вопрос “Международной кризисной группе”: “Как я могу снова доверять азербайджанской полиции? В прошлый раз они просто стояли и смотрели как поджигали мой дом. Нужно, чтобы я мог спать в безопасности с моей собственной полицией.”[41]

 

Перспективе возвращения также угрожает и тот факт, что новые поколения армян и азербайджанцев  воспитываются без непосредственного знания о людях или опыта общения с теми, с которыми, как предполагается, они должны сосуществовать в случае возвращения. Это взаимное отчуждение укореняется еще больше вопреки тому факту, что не так давно армяне и азербайджанцы не только жили вместе, но и взаимодействовали  в самых разных социальных, культурных и профессиональных сферах. Любому мирному соглашению, предусматривающему возвращение, должны предшествовать  меры по восстановлению доверия и стратегии примирения.

 

Как представляется, первым шагом к изменению данного контекста должно явиться внесение изменений в этно-националистический дискурс посредством переоценки истории. Де Ваал, к примеру, предлагает,  чтобы вызовом в Нагорно-Карабахском конфликте было не примирение обычных людей, а политических нарративов: “…Все сводится к безопасности и символизму. …Нет ничего несопоставимого в том, что касается армян и азербайджанцев. У них были значительные показатели смешанных браков в советские времена, и в наши дни они свободно торгуют  и взаимодействуют на территории Грузии и России. Это указывает на то, у них нет ничего общего с “этнической несовместимостью” или “многовековой ненавистью”; “скорее происходят подъемы или спады в зависимости от изменений интереса или расчета; и это успешно переводит наше внимание на советский период и два десятилетия, непосредственно предшествующие ему”.^[42]

 

До этого беженцы в Армении говорили о возмещении убытков без принятия во внимание обстоятельств или необходимых правовых механизмов. Некоторые обменяли имущество в момент своего перемещения  с азербайджанцами, которые покидали Армению; однако это касалось лишь малого сегмента беженцев. Помимо требований о компенсации за имущество, утерянное в Азербайджане, организации беженцев также содействуют тому, чтобы отдельные семьи обращались в Европейский суд по правам человека с требованием компенсации. Председатель организации, объединяющей бывших жителей Шаумяновского района, Эдик Балаян объявил, что “… его организация обратилась в Европейский суд по правам человека с иском от  имени четырех семей, депортированных из Шаумяновского-Геташенского района, и что суд принял решение заслушать дело и направил необходимые документы азербайджанскому правительству”^[43]. Однако заслуживает внимание тот факт, что в Армении многие уверены в приемлемости нынешнего статус-кво и его предпочтительности любой другой ситуации, так же как и справедливого возмещения ущерба как такового.

 

В свете отсутствия взаимного понимания безопасности между армянами и азербайджанцами и маловероятности того, что война разрешит ситуацию, сохранение статус-кво остается единственным возможным вариантом на нынешнем этапе. Нагорно-Карабахский конфликт все больше будет напоминать такие длительные конфликты как кипрский или тайваньский, пока не произойдут определенные трансформации в понимании необходимости безопасности среди всех сторон. Чтобы это произошло, будут особенно актуальны меры, соответствующие инициативы по построению доверия вместо непрекращающейся исторической и политической пропаганды. Прагматизм должен вновь восторжествовать над этно-националистической риторикой: “…Многовековая история прагматизма на южном Кавказе… она там, если не счесть за труд ее разглядеть.”[44] В свою очередь, данная ситуация означает, что говорить о возвращении в пределы НКР не представляется выполнимым, пока ее статус (промежуточный или окончательный) не обеспечит необходимого уровня безопасности для армян, который, как они считают, может быть достигнут посредством окончательного признания независимости НКР.

 

Работа над построением более демократических обществ – еще один важный шаг в направлении долговременного мира не только для армян в Армении и Нагорном Карабахе, но и для азербайджанцев. Эту идею выразила Замира Аббасова: “…Коллективное изменение [в достижении демократии] через инициативу гражданского общества: антивоенные кампании, обучение молодых людей сопротивлению военной службе и военным урокам в средних школах, развитие прав человека, демократизация, программы студенческих обменов … только в этом случае существование общественных СМИ, теле- и радио-программ  будет благотворным в выводе людей из регрессивного состояния и в продвижении их к миру ”[45].

5. Заключение

У Нагорно-Карабахского конфликта есть ряд особенностей, отличающих его от других конфликтов и послевоенных ситуаций, сформировавшихся после окончания “Холодной войны”. Эти различия характеризуются взаимным исключением самими этническими группами, вовлеченными в конфликт, усиленным исторической ненавистью и враждебностью, негативной пропагандой, поддерживаемой государствами, а также полным отсутствием контактов между новыми поколениями. Послевоенная межэтническая вражда и взаимоисключение все еще слишком ярко проявляются в Нагорно-Карабахском случае. Этно-националистические чувства продолжают существенно превалировать в дискурсах о конфликте и мирном процессе, не оставляя места для отдельных дискуссий по вопросам возвращения или примирения в силу актуальности потребности безопасности, главенствующей в общей проблеме статуса. Никто не рассматривает возвращение как реальный вариант в условиях почти каждодневных инцидентов на линии соприкосновения или ненавистнической риторики властей, еще более нагнетающих этно-националистические чувства. Молодое поколение ВПЛ впитывает ненавистническую риторику, полную обвинений в адрес противной стороны в потерях семьи и дома. На этой стадии “ни войны, ни мира” очень мало людей в Армении будут всерьез рассматривать вопрос возвращения азербайджанцев на спорные территории без предварительного обсуждения вопроса статуса. Раздельных  друг от друга вопросов не существует. Если это не возврат к доконфликтной ситуации 1988 года,  любое мирное соглашение должно четко прописывать, обозначать и подчеркивать перемещение и местную интеграцию беженцев и ВПЛ в качестве жизнеспособного выбора и альтернативы возвращению. В долгосрочной перспективе мир может стать гарантом безопасности, усиленной глубокой институционализацией и подкрепленной устойчивым взаимным доверием – чрезвычайно важных особенностей гармоничных отношений между соседями.