Гия НОДИЯ
Экс—министр образования Грузии, директор Международной школы Кавказских исследований
Тбилиси
— Как по-вашему, какие основные события произошли в прошлом году в странах Южного Кавказа?
— Каких-то радикально важных событий, которые стали бы поворотными, наверное, не было. В Грузии наблюдалось внутриполитическое затишье и, в целом, достаточно стабильные отношения со странами региона. Можно отметить некоторую нервозность, повышенную напряженность вокруг Карабахского конфликта, отношения между Арменией и Азербайджаном, в общем, были основой для беспокойства. Кроме того, в региональном плане важное место занимала политика Грузии в отношении Северного Кавказа. В 2011 году грузинский парламент признал геноцид черкесского народа, что, наверное, с точки зрения региональной политики было достаточно важным фактором.
— Оказала ли «арабская весна» определенное влияние на страны Южного Кавказа? По крайней мере, оппозиционные силы региона очень часто намекали на ее повторение в своих странах…
— «Арабская весна» — она арабская в том смысле, что демонстрационный эффект, который имела революция в Тунисе, распространился на арабские страны, но не за пределы арабского мира. То есть, с данными событиями идентифицируют себя арабские государства и народы этих стран. Несмотря на то, что эти страны по-своему разные, их объединяет некая общая траектория развития, в то время как страны Южного Кавказа развиваются в несколько другом направлении, и народы наших стран не идентифицируют себя с народами арабского мира. Потому эффекта в отношении стран Южного Кавказа не было и прямого влияния на наш регион они не оказали. Хотя, конечно, в целом, можно сказать, что арабские события – повод к размышлению для всех авторитарных режимов во всем мире.
— Официальный Тбилиси в прошлом году заявлял, что Грузия может сыграть роль посредника в урегулировании Карабахского конфликта. Насколько это реально?
— Я думаю, что какой-то решающей роли Грузия играть не может в этом очень сложном вопросе. И здесь проблема заключается не в недостатке посредников, а в том, что нет достаточной мотивации для решения этого конфликта у всех сторон. Конечно, то, что вокруг Карабаха происходит некоторое нагнетание напряженности и тенденция негативная – предмет серьезного беспокойства для Грузии. Любое «горячее» возобновление конфликта будет иметь катастрофические последствия для всего региона в целом, в том числе, и для Грузии. И если Грузия сможет внести хотя бы минимальную лепту если не в решение конфликта, а хотя бы в предотвращение негативного сценария, то это уже будет очень важным. Но сказать, что Грузия может серьезно повлиять на разрешение конфликта, на то, чтобы стороны достигли соглашения – мне это представляется нереалистичным.
— Период после российско-грузинской войны 2008 года по 2011 включительно протекал достаточно мирно. Как вам кажется, электоральный цикл 2012-2013 годов в странах региона, в России не может ли повлечь за собой эскалацию в конфликтных зонах?
— Выборы могут иметь какое-то дестабилизирующее влияние в тех странах, в которых демократия еще не устоялась, или в тех, в которых о ней вообще преждевременно говорить. Нельзя исключить того, что некоторый дестабилизирующий эффект выборы могут иметь в тех или иных странах, прежде всего, наверное, в России. Но я не вижу высокой вероятности того, что выборы в какой-либо из стран повлекут за собой региональную дестабилизацию.
— А может измениться политика Москвы по отношению к странам Южного Кавказа после мартовских выборов президента России?
— Несмотря на то, что протестное движение в России усилилось, тем не менее, Путин остается фаворитом. И если он, как ожидается, станет опять президентом, то нет никаких признаков того, что будут какие-либо изменения во внешней политике России. Путин выиграет выборы, но его режим станет слабее, чем был до сих пор. И не исключено, что он захочет компенсировать эту слабость внутри России более наступательной и имперской политикой вне своей страны. На это указывает и его идея создания Евразийского союза. Но мне кажется, что у России нет новых ресурсов для того, чтобы изменить ситуацию на постсоветском пространстве и, в частности, в регионе Южного Кавказа. Я не вижу тенденции к увеличению влияния России.
— Практически весь прошлый год шли разговоры о возможной войне в Иране. Если это произойдет, то какое влияние война окажет на регион?
— Мне кажется, что перспектива войны в Иране – самый опасный фактор для региона. Это соседняя страна, Армения и Азербайджан непосредственно граничат с Ираном. Потому в эти страны могут хлынуть потоки беженцев, могут быть и другие основания для дестабилизации. В Грузии существует беспокойство, что война в Иране может быть использована Россией как предлог для вторжения, — хотя бы для того, чтобы создать коммуникационный коридор с российской военной базой в Гюмри. Думаю, основания для серьезного беспокойства есть у всех стран Южного Кавказа.
— А насколько опасен фактор российской базы в Гюмри для Грузии?
— Я думаю, что это в некоторой степени бомба замедленного действия, которая может как и остаться таковой, так и в случае дестабилизации ситуации в регионе может сдетонировать. Один из таких негативных вариантов – возможная война в Иране…
— О чем говорят участившиеся контакты официального Тбилиси с США? Это послания Вашингтона Грузии или же сигналы Москве?
— Конечно же, это сигналы как для Грузии, так и для Москвы, но разного содержания. Мне кажется, что в целом это знаки нормализации ситуации после войны 2008 года, которая всех напугала, но не привела к серьезным изменениям и сдвигам в региональной политике. Была так называемая перезагрузка отношений США и России, которая, с чем согласны большинство экспертов – благополучно закончилась. Сама метафора «перезагрузка» означает, что долго она продолжаться не может…
Те интересы и столкновения интересов, которые существовали до 2008 года и, в некоторой степени, привели к войне 2008 года, — они остаются. Так что, Грузия остается союзником НАТО, Евросоюза и Запада в целом, и не собирается менять свою внешнеполитическую ориентацию. Россия недовольна, и ее надежды на то, что война-2008 пресечет попытки Запада распространить свое влияние на Южный Кавказ, не оправдались. Таким образом, общая ситуация, группы интересов остались примерно теми же, какими были до войны.
— Прошлый год отличался определенной активизацией оппозиции во всех странах Южного Кавказа. Имеют ли оппозиционные силы шанс получить больше мест на парламентских выборах и изменить политический расклад в своих странах?
— Я не могу говорить об активизации оппозиции в Грузии. Наоборот, до октября здесь наблюдалась некоторая апатия в оппозиционном лагере. Появление Бидзины Иванишвили привело к некоторым надеждам в оппозиции. Но мне кажется, то, что мы видим со стороны Иванишвили, заставляет думать, что надеждам оппозиции не суждено будет сбыться в том смысле, что он не является сильным политическим игроком. Возможно, по сравнению с сегодняшней ситуацией, несколько увеличится доля оппозиции в грузинском парламенте, но каких-то принципиальных изменений в расстановке сил пока не видно. Я не могу сказать, что пристально слежу за внутриполитической жизнью в Азербайджане и Армении, но и там нет признаков радикального усиления оппозиции.
— В прошлом году муссировалась тема возможного открытия армяно-турецкой границы, президент Медведев провел встречи с президентами Алиевым и Саргсяном по урегулированию карабахского конфликта, но никаких сдвигов не произошло. Может ли произойти какой-то прорыв в этом году, в том числе, и в направлении конфликтов в Абхазии и Южной Осетии?
— К сожалению, я не вижу оснований для оптимизма. Абхазский и югоосетинский конфликты глубоко заморожены в том смысле, что какие-либо подвижки в них полностью зависят от изменений в российско-грузинских отношениях, а здесь пока нет надежды на потепление. Ситуация с карабахским конфликтом в какой-то степени обстоит даже хуже, поскольку существует опасность возобновления войны. Надеюсь, этого не произойдет, но, во всяком случае, не приходится ждать принципиального улучшения ситуации.
Турецко-армянский процесс давал некоторые надежды на улучшение ситуации на Южном Кавказе, но опять-таки, камнем преткновения оказалась неурегулированность карабахского конфликта, что не позволило достичь серьезного прогресса в этом направлении. Тем не менее, тот факт, что обе стороны были близки к достижению определенного соглашения, привел к некоторому потеплению отношений между Турцией и Арменией. Но это имело и негативные последствия, так как создало больше оснований для нервозности в Азербайджане. Поэтому, в сумме, не привело к улучшению атмосферы в регионе в целом. Увы, пока я не вижу оснований для каких-то позитивных сдвигов…
— Вы считаете, что режим Путина в России будет слабеть. Может ли это стать определенным толчком для активизации Запада на Южном Кавказе?
— Никаких скачкообразных движений не будет. Одной из важных тенденций после войны 2008 года стала постепенная активизация Евросоюза на Южном Кавказе. ЕС вообще медленно действует, но, с другой стороны, если его влияние начинает распространяться, то это надолго. Эта тенденция будет продолжаться.
Что касается США, то многое зависит от исхода президентских выборов. Я думаю, улучшение отношений между Грузией и США уже произошло – если сравнивать с первым периодом работы администрации Барака Обамы. Это можно связать и с предвыборным циклом в США, так как Обама был объектом критики со стороны Конгресса в своей политике по отношению к Грузии. Если президентом США останется Обама, что вполне вероятно, то серьезной активизации Вашингтона предвидеть не приходится, но серьезное решение, которое было озвучено во время встречи Обама-Саакашвили по соглашению о свободной торговле между нашими странами, активизации оборонного сотрудничества – означает тенденцию к усилению влияния США, а не наоборот.
— Может ли оказать негативное влияние на наш регион нарастающий экономический и финансовый кризис в Европе?
— Без сомнения. Если существующие опасения оправдаются, кризис в Европе и еврозоне будет иметь серьезные политические последствия. Если надежность европейского проекта будет поставлена под сомнение, то это как политически, так и экономически отразится на Грузии. Многие граждане Грузии живут и работают в странах Европы, присылают домой деньги, что является важным экономическим фактором для Грузии.
Если у европейских инвесторов существуют планы вложений в Грузию, то кризис, конечно же, не будет способствовать реализации этого. Грузинское правительство, без сомнения, с опасением наблюдает за событиями в Европе. Думаю, и правительства других стран Южного Кавказа также пристально наблюдают за ситуацией в Евросоюзе. Но, мне кажется, для Грузии в большей степени, с точки зрения ее общего развития, особо важны отношения с Европой.
— Что вы могли бы назвать основным уроком 2011 года для стран Южного Кавказа?
— Конечно же, если брать «арабскую весну», хотя это прямым образом не отразилось и, наверное, не отразится на регионе, тем не менее, эти события усилили императив развития демократии в наших странах. Внутренняя и долгосрочная стабильность государств в современном мире возможна лишь на основе развития демократических институтов. Недемократические страны могут быть относительно стабильны сравнительно долго. Пусть — десятилетия. Но, в конечном счете, долгосрочная стабильность основана только на демократическом фундаменте.
Беседовал Ираклий Чихладзе
