Лоуренс БРОЕРС
Менеджер проектов на Кавказе организации «Ресурсы примирения» (Conciliation Resources)
Лондон
Постсоветские де-факто государства по ряду причин в течение долгого времени являлись изменчивым и часто не поддающимся исследованию вопросом. Во-первых, в течение 20 лет их существования первостепенными казались иные вопросы; и только долговечность существования, внутренние процессы и вариативность выживания де-факто государств сделали новые вопросы возможными и целесообразными.
Во-вторых, политизация исследований в отношении де-факто государств, подразумевающая своего рода признание или легитимность этих субъектов, также налагали соответствующие ограничения. Таким образом, основная интрига состоит в том, в какой степени научное исследование способно направлять эту общность интересов и обеспечить площадку для свободного обсуждения, принимая во внимание императивы, исходящие от ключевых политических игроков. Безусловно, существует множество политизированных научных работ, авторы которых выступают за или против отдельных де-факто государств.
В-третьих, из-за такой значительной политизации к де-факто государствам традиционно подходили с точки зрения их отношений с другими значительными внешними государствами. Только по прошествии определенного времени и пройдя «тест на выживаемость», они стали субъектом расследования в своем собственном праве.
Де-факто государства во всем мире сталкиваются с целым рядом слабых мест, связанных с существованием “серых зон” в международной системе государств. Многие из этих слабых мест негативно влияют на их управление и управляемость. В частности, для евразийских де-факто государств выделялись пять ключевых уязвимостей, являющихся предметом для дискуссий при рассмотрении вопроса управления:
- Продолжительное ассоциирование с Россией, добровольное или вынужденное;
- Тот факт, что внешняя поддержка (страны-патроны, диаспора) де-факто государств редко поддерживает демократические де-факто государства;
- Тот факт, что де-факто государства, рожденные в результате войн, получают “наследство”, не способствующее развитию эффективного управления, среди которых немалую роль играет культ военных, военной силы, единства и безопасности, отнюдь не способствующий свободному и открытому политическому процессу;
- Восприятие де-факто государств как рожденных “в грехе” из-за массовых изгнаний общин с территорий их проживания;
- Устойчивое ассоциирование де-факто государств с этническим (в противоположность гражданскому) дискурсом национальной идентичности.
Эти утверждения до определенной степени можно считать спорными. Однако нельзя не согласиться с тем, что эти восприятия в значительной степени повлияли и продолжают влиять на международное мнение и политику в отношении де-факто государств.
Три этапа исследования
Можно выделить три основных этапа в исследованиях де-факто государств.
Этап 1
Де-факто государства Евразии стали предметом рассмотрения со стороны социальной науки в начале 1990-х, главным образом как сценарии этнических конфликтов, и основным вопросом стало то, почему эти сценарии привели к насилию. Этот этап, скорее всего, продлился до конца 1990-х гг..
С точки зрения вариативных и теоретических рамок, в ряде исследований рассматривались различия, институты, теория относительной депривации, теории родственных государств (или их функционального эквивалента) и национальной мобилизации. Вопросы управления в целом сублимировались в более широкий анализ дисфункциональности советского управления. Главной нитью подобного анализа была роль советских национально-федеративных структур управления в сведении идентичности к территориальности, установлению политически зримых параметров для межгруппового сопоставления и удушению возможностей для институционализации конфликта на местном уровне. В целом, однако, это был ретроспективный подход, в основном сфокусированный на период конца восьмидесятых — начала девяностых годов прошлого века.
Этап 2
Второй этап в исследованиях в общем берет начало в конце девяностых годов двадцатого столетия, когда стало ясно, что де-факто государства не являются лишь эфемерным явлением. Крах де-факто государства в Чечне также высветил возможность того, что результаты внутреннего правления могут иметь свою значимость в вопросе выживания или прекращения существования де-факто государства. На этом втором этапе, таким образом, в оборот исследования стали включать сами де-факто государства и выявлять такие важные для их выживания переменные элементы, как возвышение роли вооруженных формирований военных лидеров и милитаризация политической культуры, степень полиэтничности, объемы и типы внешней поддержки, а также политическая направленность в государстве метрополии. Это был также период цветных революций, послуживших водоразделом между ожиданиями транзита в обществах и обожествлением западной восприимчивости к дискурсу и внешним признакам демократизации.
Де-факто государства также использовали язык управления для продвижения своих требований. По прошествии определенного времени им удалось не только продемонстрировать соответствие формальным «маркерам» демократии (регулярно проводить выборы с соблюдением соответствующих процедур), но и создать демократический имидж за рубежом. Помимо риторики, в стадии исследований, отмечались и удивительные политические итоги процессов в де-факто государствах, что проявилось, к примеру, в 2004 году на президентских выборах в Абхазии и в том же году на выборах мэра Степанакерта. Это явилось свидетельством того, что в рамках некой внутренней динамики очевидным образом исчезают невольно возникающие стереотипы «анархичных бесплодных земель».
Этап 3
За ними следует третий этап – ближе к концу 2000-х годов, с более полным охватом де-факто государств со своей собственной специфической политической средой. Хотя в исследованиях постоянно уделяется внимание внешним параметрам ведущегося в них государственного строительства, там же признается и важность внутренних параметров и внутреннего суверенитета. На этом этапе главным объектом исследований становятся де-факто государства как таковые, уже не как побочное явление какого-либо иного процесса.
Третий этап исследований стал более сложным, по крайней мере, в силу трех следующих факторов. Первый – это признание Косово, ослабившее связь между стандартами управления и признанием. Это привело к изменению расчетов в мышлении де-факто государств относительно «вознаграждения» усилий по осуществлению правильного управления в целях обретения суверенитета. Второй – признание Абхазии и Южной Осетии. Оно привело к еще большему разрыву сколь-либо видимой связи между признанием и стандартами и перевело признание де-факто государств в сферу агрессивной геополитики. Третий – военный разгром «Тигров» Тамила на Шри-Ланке в мае 2009 года по окончании конфликта, длившегося 26 лет. Хотя, конечно, это не первый случай военного разгрома де-факто государства, очевидная полнота победы и ее представление в качестве некой «шри-ланкийской модели» разрешения конфликта еще более заострили вызовы открытой дискуссии проблемы управления.
В целом, эти события предложили на суд представителей как де-факто государств, так и государств-метрополий, стремящихся к их реинтеграции, альтернативы трудным дискуссиям относительно управления. Этот контекст еще более углубил вызовы, стоящие перед реформаторами в де-факто государствах, а также перед теми в государствах-метрополиях, которые выступают за управление как миротворческого инструмента.
Что же можно теперь сказать относительно теневой власти?
В каком направлении в данном контексте могут двигаться исследования, и почему нас должно это заботить? В академической среде возникли весьма интригующие вопросы, вызванные признанием Россией Абхазии и Южной Осетии. Будет ли эта форма одностоpoнней независимости устойчивой, и усилит или ослабит она способность к местному управлению в Абхазии и Южной Осетии? Будут ли эти образования отличаться от Нагорного Карабаха и Приднестровья в результате данной ситуации, и какие формы они примут? В чем особенность протектората в 21 веке, и как он может отличаться от исторических парадигм подобных взаимоотношений? Как протектораты, поддерживаемые Россией и Западом, отличаются друг от друга в эпоху после Холодной Войны, и каковы будут последствия для долговременного существования подобной формы управления?
Конечно, мы лишены роскоши сугубо академического изучения проблем де-факто государств. Наиболее актуальной причиной для того, чтобы заниматься проблемой теневой власти и быть открытыми для обсуждения этой проблемы, является тот факт, что признание/непризнание и даже военный путь «реинтеграции» не приводит к исчезновению важнейших проблем и вопросов в широкой тематике власти. Исследование теневой власти – это необходимая предпосылка для определения ролей в потенциале местной власти долгосрочной стратегии разрешения конфликта. Поскольку, если мы и пришли к какому-то выводу за последние два десятилетия, он заключается в том, что изоляция не срабатывает. В этом контексте возникают вопросы: до какой степени в моделях разрешения конфликтов институты, существующие на сегодня в де-факто государствах, должны восприниматься как данность? Насколько это возможно — вырабатывать промежуточные механизмы без выведения на первый план дивидендов кросс-конфликтного управления и принижения результатов с ситуациями нулевой суммы? И можно ли реально вести обсуждение проблемы возвращения перемещенных лиц без серьезного общения с местными органами власти и соответствующими структурами на территориях, на которые часть этих лиц вернется?
Хотя, когда ведется речь о марионеточных государствах, предполагается иное: достаточно очевидно, что случаи отделения в Евразии не могли бы произойти, не будь соответствующих местных возможностей или внутреннего потенциала. И этот самый местный потенциал, как мы бы ни хотели его назвать, имеет значение. И кажется противоречащим интуиции такое разрешение конфликта в условиях, когда имеется существенный дефицит в возможностях управления у сторон конфликта, и, следовательно, возможностей по генерированию легитимных решений и более широкой политической культуры.
Таким образом, нам следует оставаться быть восприимчивыми к теневой власти. Необходимы свежие и новаторские формы для взаимоотношения с властью и институтами в де-факто государствах; соблюдая баланс между толерантностью и критическим отношением, работать над тем, чтобы привести де-факто государства к общепринятой парадигме власти, базирующейся на правах и обязанностях, причем без предвосхищения их окончательного статуса.
